Со своей свекровью - Серафимой Львовной Лукьяновой - я познакомилась в тот же день, когда получила предложение руки и сердца от ее сына Глеба: 31 января 1968 года, в среду.

Предложение руки и сердца поступило внезапно и неожиданно. К тому моменту мы с Глебом Лукьяновым были знакомы уже почти два года, но весьма поверхностно, шапочно. Работали в одном медико - биологическом НИИ, но в разных лабораториях и пересекались редко. Глеб пребывал в статусе стажера - соискателя после окончания Тимирязевки. Вообще-то после сельхозакадемии его должны были бросить на подъем сельского хозяйства, которое в нашей стране перманентно пребывало в упадке. Но как комсомольского активиста Глеба "отмазали" от работы в колхозе и отправили в наш НИИ "двигать науку". Видимо, в нашем НИИ на комсомольском фронте наблюдался еще больший упадок, нежели в сельском хозяйстве. 

Звезд с неба Глеб не хватал, кандидатский минимум сдал "со скрипом", но парень был хороший, веселый, остроумный, только уж больно преданный комсомолу. В конце 1960х годов еще много водилось таких вот, искренне верящих в ценность этой молодежной организации. Мы с Глебом пересекались в библиотеке, на институтских вечеринках, в бассейне, но чаще всего на комсомольских собраниях, куда Глеб, председатель институтского комитета ВЛКСМ, исхитрялся загонять даже самых нерадивых. Особенно зачастили на собрания барышни на выданье: голубоглазый белокурый красавчик Глеб, внешне смахивающий на Сергея Есенина, производил на них неизгладимое впечатление. 

Так вот: 31 января, накануне очередного собрания (внизу висело объявление), Глеб появился в нашей лаборатории весь какой-то напряженный и буркнул, что должен сообщить мне нечто важное. Я ответила ему ласково: 

- Глебушка, мне в прошлую субботу стукнуло 28 годков. И ты это прекрасно знаешь, ибо позавчера самолично поздравил меня от имени комитета ВЛКСМ и пожелал мне разновсяческих благ и бешеных успехов в науке. А посему отвяжись от меня, родной, и вычеркни меня из своей кипучей комсомольской жизни.

- Уже вычеркнул и сдал в архив твой билет. Я пришел пригласить тебя не на собрание, а в загс.

- Куда?

- Ты что, плохо слышишь? В загс, тебе говорят, замуж за меня! Вы-хо-ди за ме-ня за-муж! - произнес он по слогам, 

- Благодарю за оказанную честь!

- Так да или нет? Согласна или не согласна? Или у тебя есть какое-нибудь серьезное препятствие? Только не говори, что разница в два года в твою пользу - это препятствие.

- Препятствий нет, - минуту подумав, ответила я. Увядший роман с Кириллом вряд ли можно было считать серьезным препятствием.

- Значит, согласна! Тогда сегодня же идем ко мне знакомиться с родителями! А твоим маме и бабушке мы сейчас позвоним, чтобы не волновались! Я своей маме про тебя уже рассказывал! И папе! И брату Левке!

- Но почему именно сегодня?

- А завтра комсомольское собрание. Это ты выбыла из комсомола, а мне там еще целых два года осталось, - радостно сообщил Глеб, но видно было, что он радуется не только пребыванию в комсомоле, но и отсутствию серьезных препятствий.

***

По дороге домой Глеб наскоро проинформировал меня: 

- Маму зовут Серафима Львовна, папу Виктор Глебович, Левка моложе меня на полчаса, мы разнояйцовые близнецы. Еще у нас пес Бенедикт. Мама назвала его по Шекспиру - есть такой персонаж в пьесе "Много шума из ничего". Мама преподает английскую литературу в инязе. Папа - начальник планового отдела. Левка физик-теоретик, причем талантливый - кандидатскую защитил в 24 года. Бенедикта нам подарили еще щенком. Дом наш построили в 1953 году, и мы сразу получили там квартиру. 

Когда мы прибыли к Глебу домой, все его семейство - мама, папа и брат Левка - ужинали на кухне. Там же находился Бенедикт. Хоть его назвали в честь шекспировского героя-аристократа, Бенедикт был здоровым беспородным дворнягой. 

- Это Клара, - возвестил Глеб.

- Здравствуй, Кларочка! - радостно поприветствовала меня Серафима Львовна. 

- Привет, садись ужинать! - пригласил Левка так, будто был знаком со мной всю жизнь. 

- Угу, - произнес Виктор Глебович, не отрываясь от газеты.

За ужином я рассмотрела семейство. Виктор Глебович не представлял из себя ничего особенного: встретишь на улице - не сразу узнаешь. Левка поразительно не похож на Глеба: на полголовы ниже, худой, бесцветный, в очках. Что ж, такое несходство у гетерозиготных близнецов случается. 

Зато Серафима Львовна, называемая домочадцами "мамой Симой" - особа колоритная. Несмотря на свои сорок с большим хвостом лет и полную фигуру, она нарядилась в ярчайшую блузу и широченную юбку клеш. Волосы выкрашены в необычный красноватый цвет (цвет махагон, как она потом объяснила). Лицо густо подмазано. На шее - длинная нить уральских самоцветов. Самое удивительное, что все это ей шло и гармонично сочеталось с ее экспансивной, эмоциональной натурой, которую она продемонстрировала в полном объеме за тем же историческим ужином - при обсуждении плана дальнейших действий по созданию молодой семьи. 

Резюме обсуждения было такое: заявление подаем завтра же утром, свадьбу устраиваем скромную и чисто семейную, жить будем пока у них. Собственно, других вариантов жилья не наблюдалось - я, муттер и гроссмуттер давно и безуспешно стояли в очереди на квартиру, а пока обитали в коммуналке. Мама Сима подчеркнула: хотя у них в квартире всего две комнаты, но зато они большие, и кухня большая, и холл большой, к тому же Лева вступил в кооператив и скоро съедет.

- Да, самое главное, - Серафима Львовна подняла указательный палец с малиновым длинным ногтем, - я, Кларочка, теперь твоя свекровь, по-английски это будет "mother-in-law", что означает в переводе на русский "мать в законе". И я тебя в обиду не дам! 

- Ну вот что, Мать-в-законе, пора закругляться, мне завтра рано вставать, - вступил в беседу будущий свекор, доселе молчавший, и свернул прочитанную "Литературную газету". 

- Значит, мы подаем завтра заявление, а Мать-в-законе берет на себя извещение родственников и заинтересованных лиц, - расписал обязанности Глеб. 

- Ну, уж это-то Мать-в-законе проделает с удовольствием, весь вечер провисит на телефоне! - хихикнул Левка. 

Семейное собрание, посвященное помолвке, было закрыто. Прозвище "Мать-в-законе" безоговорочно утвердили.

***

Глеб проводил меня до дома, но в нашу наполовину спящую коммуналку я не стала его приглашать. 

Муттер и гроссмуттер не бранились по поводу моего позднего возвращения - за время бурного романа с Кириллом я приучила их и к поздним возвращениям и к частым отлучкам. А когда я попросила их разбудить меня утром пораньше и напомнить взять паспорт - мне надо перед работой забежать в загс - они особенно не удивились. 

- Наконец-то, - удовлетворенно сказала муттер, - а то вы с Кириллом встречаетесь-встречаетесь, и все ни с места. 

- Уж полгода как встречаетесь! - подытожила гроссмуттер.

- Кирилл здесь не при чем, я выхожу замуж за Глеба. 

- За какого еще Глеба?

- За Глеба Лукьянова. 

- Глеб? Лукьянов? Кто такой? 

- В нашем институте работает.

- Почему мы о нем до сих пор не слышали? У вас это серьезно? Почему так внезапно? Ты его любишь? Чтоб завтра же был у нас!

- Завтра он не сможет, у него комсомольское собрание, - на предшествующие вопросы я не сочла нужным отвечать. 

- Пусть приходит после собрания! - строго велела муттер.

- А во сколько кончается собрание? - спросила гроссмуттер. - Я успею испечь пирожки?

Я заверила ее, что это необязательно, и ушла укладываться в свой угол за шкафом, но, засыпая, еще долго слышала их перешептывание.

***

На следующий день мы с Глебом все успели - подали заявление в загсе, купили обручальные кольца, Глеб провел свое собрание, а потом прибыли к нам домой. Глеб вручил маме с бабушкой революционно-красные гвоздики, коробку конфет, шампанское - все, как положено. Мама долго и пристально рассматривала Глеба, говорила все, что приличествует произносить будущей теще - "весьма рада, надеюсь, что ваш брак окажется удачным" и тому подобное - но от одобрительной улыбки воздержалась. А вот бабушке Эльфриде Глеб понравился, она его даже обняла. Пирожки у гроссмуттер удались, однако застольная беседа вышла несколько вымученной. Я пыталась шутить. Глеб натужно улыбался. Начисто лишенная чувства юмора муттер расспрашивала, как прошло комсомольское собрание, а гроссмуттер по простоте душевной брякнула: 

- А что мы скажем Кириллу? Кирюшеньку-то жалко! Он хороший! 

Муттер под столом наступила ей на ногу, и бабуля испуганно ойкнула. Во взгляде Глеба проскользнуло любопытство, но он промолчал. 

***

Сделать свадьбу скромной не удалось. Мать-в-законе подключила к организации свадебного торжества свою старинную закадычную подружку Татьяну Эммануиловну, даму исполинских размеров, с громовым голосом и с какой-то патологической восторженностью. Они вдвоем наприглашали еще с десяток подружек (причем все были заявлены как "очень-очень близкие"), домашнее празднование затянулись на два дня, потом еще пришлось отмечать в институте, а потом дополнительно приглашать Глебко-Левкиных школьных друзей, возмутившихся: "Зажать хотите?" 

В заключение свадебной недели еще и Кирилл приперся - ко мне в лабораторию. Притащил роскошные белые розы и трогательный подарок - электрический самовар. Вздыхал как паровозная топка и произнес пламенную свадебную речь, вполне складную и проникновенную, но с какими-то астматическими придыханиями и фальшивыми улыбками, сменявшимися недоуменно-обиженными взглядами. 

- Что имеем, не храним, потерявши, плачем! - ядовито прокомментировала лаборантка Люся. - Кирюш, а с Кларуниным мужем ты пойдешь знакомиться?

Кирилл вспыхнул и поспешно распрощался. 

***

Отгремели свадебные денечки и начались суровые семейные будни. Семейная жизнь, да еще в семье свекра и свекрови, с их семейными устоями и обычаями, оказалась не такой безоблачной и лучезарной, каковой представлялась из девичества. 

Сначала было Глебово нежное-пренежное "Кларуся, ненаглядная, козленочек", взаимное открывание друг в друге новых черт и достоинств, обзаведение общими привычками, привыкание к семейному статусу и постепенное притирание друг к другу. Последнее было особенно важно, учитывая скоропалительность нашего брака и отсутствие этапа ухаживания. 

Потом Глеб заявил, что тянуть с детьми неразумно - все-таки мне 28 лет - и лучше, если первая половина беременности придется на теплые календарные месяцы. Логично! Я не стала спорить и сделала все возможное, чтобы поскорее забеременеть. Беременность переносила, стиснув зубы: мутило, рвало, шатало, кружилась голова, перед глазами плавали круги, физиономия приобрела устойчивый зеленый оттенок, а модно постриженные волосы (хотела сделать мужу сюрприз!) повисли тусклыми сосульками (эх, зря косу отрезала!).

До положенного срока не доносила, зато роды были легкие, и дочка Ольга получилась замечательная. В честь подружки Олечки Беловой я назвала дочку! А папа Глеб звал новорожденную ласковым и теплым "Ольгуша" - действительно, имя "Ольгуша" как нельзя лучше подходило этому тепленькому голенькому безволосому комочку. 

Однако замечательная Ольгуша оказалась недюжинной крикуньей: могла орать круглосуточно, да так громко, что даже не верилось, что эти дикие крики испускает крошечное существо. Ольгуша орала мокрая и сухая, голодная и сытая, при свете и в темноте... При этом она нормально сосала, прибавляла, росла, развивалась. Причины Ольгушиных истошных воплей так и остались тайной - и для нас и для участкового педиатра. 

Вскоре к родительским хлопотам и бытовым неурядицам присоединись еще и жилищные "затыки". Вот они-то больше всего отравляли семейную жизнь и сводили на нет супружеские радости и счастье материнства. 

***

Хорошо сказано у Михаила Булгакова в "Мастере и Маргарите" - что москвичей испортил квартирный вопрос! Я бы трактовала это так - не самих москвичей, а их бытие.

Наша очередь на квартиру не двинулась с места, даже когда я принесла копию свидетельства о браке. Исполкомовская тетка равнодушно глянула на нее, подколола к копии моего кандидатского диплома, принесенной двумя годами ранее, и сделала какую-то пометку на папке. Примерно так же она отреагировала на свидетельство о рождении дочери Ольги, принесенное на следующий год. 

Когда муттер в очередной раз пошла в исполком выяснять отношения, ей объяснили, что у нас вполне соблюдается санитарная норма - по 5 метров на человека. У нас их даже не 5, а 5,2 - так что можем и подождать. Вот если бы было меньше пяти... Так что мы не первоочередники, и жилье нам дадут только при наличии возможности. "Наличие возможности" маячило где-то в 1980х годах, к которым Хрущев клятвенно пообещал построить коммунизм, предусматривающий всеобщее благоденствие и квартирные просторы. А пока на дворе стоял 1969 год, а сменщик Хрущева Брежнев уже не называл конкретных сроков построения коммунизма. 

Самое скверное, что строительство кооператива у Левушки тоже затянулось, причем надолго. У них на стройплощадке кооперативного дома для научных работников творилось что-то типа знаменитого райкинского "цемент бар, раствор йок, сижу куру". Не исключено, что в своей бессмертной миниатюре Аркадий Райкин отразил именно Левушкиных строителей, решивших, что научные работники не первостепенные члены общества - могут и обождать. (Бедный Левушка въедет в эту обитель для ученых только через пять лет после вступления в кооператив.) 

Наше большое семейство терпеливо ждало - постепенно теряя надежду. А наше с Глебом семейное счастье омрачалось домашней теснотищей и унылыми бытовыми передрягами.

***

В замужестве и материнстве мне жилось не то, чтобы совсем скверно, но как-то бестолково и паршиво. Временами забавно, а временами так беспробудно плохо, что становилось смешно, когда я вспоминала, как два-три года назад страстно мечтала о семейной жизни и с трепетом ждала от Кирилла предложения руки и сердца. Теперь я даже немного завидовала Кириллу, стойко сохранявшему свое холостячество.

Прежде всего, нашему семейству из трех поколений было жутко тесно, шумно и неуютно. Глебушка мучился над кандидатской диссертацией. Левушка затеялся писать докторскую. Ольгуша орала на самых высоких нотах, особенно по ночам. Свекор все вечера торчал дома и имел пакостную привычку включать на полную мощность либо радио, либо телевизор. В псе Бенедикте благородства и совести не было ни на грош: он оглушительно и не вовремя лаял или же будил всех в пять утра скулежом "пора гулять". От домашних децибелов не спасали даже толстущие стены сталинской постройки. 

Мы с Глебом пытались снять квартиру - но семье с маленьким ребенком либо не хотели сдавать, либо заламывали неподъемные для нас цены.

А больше всего сумятицы и неразберихи в нашу жизнь вносила Мать-в-законе. Боже, какая же это была неуравновешенная женщина! Смех у нее часто переходил в слезы. Хорошее настроение перемежалось с раздражительными окриками. Бравурный настрой сменялся депрессией. По дому она ходила то в парадном платье из панбархата, то в рваном фланелевом халате. То куксилась и хмурилась, то вдруг запевала: "Я люблю тебя, жизнь..." или "Работа у нас такая..." или "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля...". Голос и слух у нее были отвратительные: слух никакой, а голос похож на воронье карканье на низких нотах. Мать-в-законе пела орущей Ольгуше колыбельные - та начинала орать еще пуще. Тогда Мать-в-законе читала ей Роберта Бернса в оригинале. Видимо, ритм стихов великого шотландца успокаивал, и Ольгуша на какое-то время затихала.

Мать-в-законе была безалаберной, страшно рассеянной и не очень-то аккуратной. Конспекты своих семинаров она постоянно теряла - то в недрах нашей квартиры, то в общественном транспорте, то в родном инязе, где ей их разыскивали благодарные студентки. Дома она постоянно находилась в состоянии творческого поиска и вываливала с книжных полок прямо на пол словари, хрестоматии, томики классиков и критическую литературу. У нее вечно пропадали то часы, то очки, без которых она не могла читать, то какие-то предметы туалета и аксессуары, и она громко вопрошала: "А вы не видели?"

Ситуация "две хозяйки на кухне" носила убойный характер. Две разновозрастные хозяйки, причем какие! Мать-в-законе была неважнецкой хозяйкой, а я и вовсе препаршивой. Чем мечтать о замужестве и полгода ждать от Кирилла предложения, лучше бы я осваивала домоводство и кулинарию! 

У нас все подгорало, разбивалось, разливалось, замоченное белье закисало, утюги пережигали белье, после чего перегорали сами, забытая кура тухла на подоконнике, соль и спички неожиданно кончались и приходилось униженно просить их у соседей в одиннадцать вечера или в семь утра. На плите нам никогда не хватало конфорок - на одной стоял чайник, на другой Ольгушина каша, на третьей кипятились пеленки, на четвертой варился незатейливый супчик. Поначалу выручал подаренный Кириллом электросамовар, потом и он сгорел. Мать-в-законе громко возмущалась, что не может сварить себе "законную чашечку кофе", ставила на отвоеванную конфорку джезву, насыпала туда кофе и преспокойно уходила в комнату готовиться к семинару, а кофе с противным шипеньем заливал плиту.

Глебушка и Левушка держались молодцами, но видно было, что парни на пределе. Левушка что-то творил и сочинял, пропадая денно и нощно на работе, выступал на каких-то конференциях с блистательными докладами, и его без конца хвалили профессора и академики. А вот Глебушкина кандидатская диссертация была под угрозой срыва. Свекор периодически начинал рычать, отчего Мать-в-законе вступала с ним в яростные перепалки, кончавшиеся хлопаньем дверьми и истерикой "так жить нельзя". 

Совместное житие становилось невыносимым. Я даже думала податься с Ольгушой обратно в свою девичью светелку, но Глеб туда не поедет - это точно. А отправиться в родную коммуналку без Глеба - означало поставить крест на моем законном браке и навсегда осесть с Ольгушей в бабьем царстве подле муттер и гроссмуттер. 

***

Ольгушин первый день рождения праздновали угрюмо. 

Сама именинница лежала с температурой, но при этом не забывала оглашать квартиру дежурным ревом. Просто удивительно, какие голосовые связки у этого мелкого существа! Мать-в-законе попыталась испечь пирог и спалила не только пирог, но еще и противень, деревянную лопатку и две прихватки. Запах горелого чувствовался даже на балконе. Левушка, как всегда, торчал на работе и не явился, несмотря на утреннее предупреждение: "Все-таки у твоей племянницы день рождения!" Свекор приклеился к телевизору и впялился в бравурно-веселявую оперетку. 

Муттер приезжала, но выдержала ровно час. Весь этот час она рассказывала о последнем заседании жилищной комиссии в исполкоме - ей показали неутешительные для нашей семьи результаты. Упор был сделан все на те же пресловутые 5,2 метра на человека. А вдогонку полетел укор: "У вас такая большая комната, а вы еще чего-то требуете! Другие люди в трущобах живут и ведут себя скромнее!" И пристыженная муттер удалилась несолоно хлебавши.

Гроссмуттер ограничилась поздравлением правнучки по телефону. Замученный, осунувшийся от хронического недосыпа Глебушка затравленно сидел в уголке дивана рядом с распакованными подарками имениннице и мало походил на счастливого отца. Бенедикт безнаказанно таскал конфеты из открытой коробки - бороться с ним ни у кого не было сил. Телефон без конца трезвонил - поздравляли юную именинницу и долго-подробно желали ей всего-всего. Головы раскалывались от боли. Анальгин уже принимали дважды, причем коллективно. 

Вдруг Мать-в-законе, подняв указательный палец с облупленным маникюром (ее любимый жест), патетически провещала:

- Мы ликвидируем эту чудовищную несправедливость! У Клары и Глеба будет достойное жилье!

- Ну-у-у, опять пошли маниловские мечтания... - удрученно протянул Глеб.

Свекор поморщился и пробурчал что-то ядовитое, не отрываясь от экрана. Я не стала даже вслушиваться в очередную идею свекрови. Она уже неоднократно предлагала решить квартирный вопрос какими-то абсурдными путями: переездом в другой город, ускорением строительства Левушкиного кооператива посредством созыва народа на субботники, сбором денег на второй кооператив за счет продажи фамильных украшений и антиквариата (остались ценные вещи от ее родителей), разменом их двухкомнатной квартиры на двухкомнатную и однокомнатную (с арифметикой у свекрови было туговато). 

- Я сама пойду в ваш районный исполком! И они поймут! Они испугаются! - заявила Мать-в-законе, еще выше подняв указательный палец.

- Бенедикта возьми с собой! - посоветовал Глеб. - Причем предварительно два дня не корми и не выгуливай - тогда точно испугаются! 

Мать-в-законе опустила палец на 90 градусов, направила его на Глеба и драматически произнесла:

- Ты глуп, сын мой! Решение вопроса очень простое - вам с Кларой нужен второй ребенок! Тогда будет меньше 5 метров на человека! 

Можно подумать, нам с Глебом эта идея не приходила в голову! Но у нас и на одного-то ребенка еле хватает сил, к тому же живем не самостоятельно...

- Мам Сим, мы-то с Кларусей вмиг сварганим еще одно чадо, но ты-то сможешь выдержать под боком двоих таких вот, вечно орущих? - и Глеб кивнул на Ольгушу.

- "И ответили зодчие - можем! Прикажи, государь!" - процитировала Мать-в-законе строки из поэмы Кедрина "Зодчие".

- Ну все, Кларуся, вопрос решен, вот только посплю немного (а то сил нет) и займемся. Будет у нас второй ребенок! - съязвил Глеб.

На последней фразе вошел припозднившийся Левушка и тут же вклинился в беседу:

- Ой, ребята, вы уже второго ждете? Кларочка опять беременна? Поздравляю! Мам Сим, Кларочка беременна, а у тебя дышать нечем, дым какой-то! Ты что: костры здесь жгла? 

Восторженный Левушка кинул на диван коробку с куклой для Ольгуши и бросился открывать фрамугу, опрокинув горшок с кактусом и оцарапавшись сразу в трех местах. Свекор отлип от телевизионной оперетки и захохотал так раскатисто, что залаял Бенедикт и с новой силой заорала умолкнувшая ненадолго Ольгуша.

***

Мать-в-законе не отказалась от своей идеи и таки настояла на ее претворении в жизнь. Справку о моей беременности (последнее нам с Глебом не составило труда обеспечить) она самолично отнесла в наш исполком и серьезно всех предупредила, что ее невестка Клара Арнольдовна Гельцер будет рожать каждый год и государству придется выделять ее семье уже не квартиру, а целый подъезд. 

В исполкоме началось движение, но какое-то странное. Исполкомовская тетка наведалась в мою коммуналку и долго искала там меня, перепугав всех соседей - они решили, что тетка из милиции, а я в розыске. Потом начались ежемесячные звонки в районную женскую консультацию с наведением справок о течении моей беременности. 

***

Однажды вечером исполкомовская тетка прибыла с визитом на "место фактического проживания гражданки К. А. Гельцер". Здесь ее ждали испытания, к которым тетка не была готова. На ее звонок дверь открыл Левушка с криком: 

- Сколько тебя можно ждать, бездарь?! 

Левушка ожидал прихода своего соавтора-физика. Увидев незнакомую тетку, он смешался и заизвинялся: 

- Простите, вы, наверное, к маме, чтобы она вас хорошенько поднатаскала... - и быстренько ретировался, распахнув дверь родительской комнаты. 

Левушка имел в виду английский язык - с просьбой "хорошенько поднатаскать" к свекрови обращались довольно часто. Но что подумала побледневшая исполкомовская тетка - одному Богу известно. А из распахнутой двери хлынули гремящие звуки телевизора, включенного свекром на полную мощность, вылетел Бенедикт с оглушительным гостеприимным гавканьем и тут же обмусолил мордой теткино темно-синее пальто. Из кухни раздался Глебушкин отчаянный крик: "Опять молоко сбежало!" - и оттуда приковыляла Ольгуша. Завидев исполкомовскую тетку, Ольгуша лучезарно улыбнулась, нежно проворковала "тетя-бяка" и вымазанными манной кашей ручонками прочно вцепилась в теткин подол. 

Наконец появилась грозная Мать-в-законе. Выглядела она бесподобно: на лице питательная морковная маска, на голове железные бигуди, из одежды широченная ситцевая роба безумной расцветки и ядовито-зеленые резиновые перчатки, в руках швабра - визит тетки застал ее за уборкой. Ну просто вождь воинствующего людоедского племени! Узнав и поприветствовав исполкомовскую тетку, Мать-в-законе отцепила Ольгушу от многострадального теткиного пальто, добавив к манно-кашевым разводам морковных ошметков, и кликнула меня. Когда я, переваливаясь, вползла (вторая беременность протекала полегче первой, но с отеками), она ткнула пальцем в мой живот и конфиденциально сообщила тетке, что на сей раз я рожу тройню. В ужасе воззрившись на мое громадное пузо, тетка пролепетала: 

- Вопрос решается. Только надо подождать... 

В этот момент в незапертую дверь квартиры влетел Левушкин соратник Яша. Сильно близорукий Яша со спины принял тетку за Левушку (Левушка примерно того же роста, и у него тоже темно-синее пальто), со всего маху хлопнул ее по плечу и радостно воскликнул: 

- Левка! Я сам буду ее кончать! 

Яша имел в виду их с Левушкой совместную статью по теории поля, но насмерть перепуганная тетка пулей вылетела из квартиры, и, не вызывая лифта, понеслась вниз по лестнице. 

***

Квартиру на семейство из шестерых (муттер, гроссмуттер, я с учетом ученой степени, муж, дочь, беременность) дали за неделю до рождения второй дочки - Татьяны, нашей милой Татки. Роскошная трехкомнатная квартира в только что сданном добротном доме особой проектировки - ордер нам преподносили со словами:

- Новейший проект! Улучшенная планировка! Из того самого фонда! Ах, как вам повезло!

***

Мать-в-законе часто навещала нас. Шумная, объемная, яркая, энергичная, всегда полная немыслимых идей и планов. Невзирая на строгий запрет, закармливала моих и без того диатезных дочек конфетами. Несмотря на суровые предупреждения, покупала им внеочередные наряды, давала поносить свои украшения и подушиться духами (с возрастом интерес к косметике, парфюмерии и бижутерии у нее не угасал). Старательно прививала внучкам любовь к английской литературе. 

Когда наш с Глебом брак дал трещину и начал разваливаться, Мать-в-законе всячески пыталась его склеить, удержать, продлить... Конечно, она делала это не ради меня, а ради внучек, но меня согрело ее участие, она скрасила мои черные дни и помогла пережить удар, именуемый "другая женщина"... Я очень благодарна ей за это.

***
Потом у Матери - в - законе появилась вторая невестка и долгожданный внук. Но вторую невестку она недолюбливала, и соответственно, внуку бабушачьего внимания доставалось меньше. Зато мне Мать-в-законе помогла пережить суровые месяцы после трагической гибели моей муттер. 

Сама Мать - в - законе умерла во сне - внезапно и неожиданно - закупорка легочной артерии. Легкая безболезненная смерть... Жаль только, что рано - в 68 лет. Ее смерть была для меня не меньшим горем, чем смерти муттер и гроссмуттер.

Свекор после кончины Симы неприлично быстро женился (доброжелатели высватали ему практичную деловую разведенку с детьми), крепко поссорился со второй невесткой, даже судился с ней (вернее, она с ним) из-за наследного барахла (кое-что ценное антикварное ему таки пришлось ей отдать) - и под давлением своей новой супруги перестал общаться с детьми и внуками. 

***

Я часто вспоминаю ту бестолковую жизнь в доме старших Лукьяновых - с нежностью вспоминаю: ведь это было мое супружеское счастье... Постепенно позабылись бытовые тяготы тех лет (время стерло их, стушевало), и осталось в памяти только хорошее - большая семья из трех поколений: два великовозрастных отрока Глебушка и Левушка, молодка -неумеха Клара, крохотная крикунья Ольгуша, индифферентный безликий свекор и непредсказуемая, неуемная, но удивительно добрая и душевная Мать - в - законе - моя свекровь Серафима Львовна.


Клара Гельцер
глава из романа О. Зайкиной "Житейские кружева"

ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:

Что вплетено в "житейские кружева"

Тайные признания Ольги Зайкиной