|
|
|
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ КАНДИДАТКИ КЛАРЫ
повествование Клары
[1967 год]
|
- Кларочка, ты до сих пор не замужем? Не может быть! А почему ты не замужем? Как это - не хочешь замуж?
Эти вопросы я слышала все чаще и чаще, но меня мало трогало - и мое незамужество, и изумленные возгласы по его поводу. Моя жизнь складывалась чудесно и безо всякого мужа - а, может, именно благодаря его отсутствию. После окончания биофака МГУ (диплом с отличием!) меня оставили ассистентом на кафедре физиологии животных и человека, попутно я совершенствовалась в английском языке на филфаке МГУ, через два года получила второй вузовский диплом (тоже с отличием!), поступила в аспирантуру на кафедре физиологии животных и по уши погрузилась в научно-исследовательскую работу...
Наш бывший квартирный сосед Журналист, не забывающий родную коммуналку, иронизировал:
- Русалочка живет в глубоком научном омуте! Что ж, русалочкам и положено жить в омутах!
Прозвище "Русалочка" (за длинные волосы и целеустремленность) Журналист мне дал на заре моего биологического пути - еще при подготовке к поступлению на биофак - и в течение нескольких лет всячески его обыгрывал. А когда я подходила к завершению диссертационной работы, то Журналист, забегавший к нам на чаек с пирожками бабушки Эльфриды, весь изострился:
- Русалочка, я вижу, ты довольна своей глубинной познавательной жизнью, но мне так и хочется вытащить тебя из научного омута на поверхность и показать тебе, что есть еще и надводный мир!
- Русалочка с красными дипломами! От работы над диссертацией у тебя уже и глаза стали красными! Необычная разновидность русалочки: два красных университетских диплома и два красных бессонных глаза!
- Русалочка, сейчас я намотаю на руку твои длинные волосы и вытяну тебя из омута в солнечный мир! - шутливо грозился Журналист, хватая меня за косу.
Я смеялась над утонченными шутками Журналиста, но мне в моем научном омуте жилось хорошо и вольготно. Дни, месяцы, годы протекали в учебных аудиториях, кабинетах, лабораториях, вивариях, библиотеках - но именно там мне было интересно и комфортно. Там я себя чувствовала как рыба в воде - как русалочка, которая тоже наполовину рыба.
К парням я была равнодушна, о семейной жизни особо не помышляла - успеется с семейной жизнью! Промелькнул вариант замужества - отличный парень Борис - но я, хорошенько подумав, отклонила его. Муттер и гроссмуттер - этой семьи мне пока достаточно. Праздники я отмечала в каких-нибудь молодежных коллективах, во время каникул и отпусков путешествовала, ездила на экскурсии, прибивалась к пешим и байдарочным тургруппам или к экспедиционным командам. В этом и заключалась моя личная жизнь - и такая жизнь меня вполне устраивала - до поры, до времени. Конечно, какие-то отношения с противоположным полом у меня имелись, но отношения вялые, хилые, бестолковые и бесперспективные.
Зато диссертационная работа у меня получилась далеко не вялая и не хилая. Данных я насобирала предостаточно: и литературных и экспериментальных - было о чем поведать научному миру. Завершив экспериментальную часть, я упоенно, уходя в ночь, писала диссертацию - вернее, наколачивала ее на пишущей машинке "Оптима", громким стуком клавиш мешая спать домочадцам. Затем, впав в несвойственную мне робость и трясясь от страха, защищалась на Ученом совете.
После успешной защиты я приступила к своей замечательной работе в престижном НИИ, прочно утвердилась в своем НИИ в качестве перспективного младшего (пока младшего!) научного сотрудника и вовсю наслаждалась своим положением и ученой степенью, смело генерируя собственные научные идеи и напрочь отбросив робость и неуверенность.
Ну, чем плох научный омут? По мне - так всем хорош!
***
Однако в свой 27-й день рождения, 27 января 1967 года, я внезапно спохватилась: мне же стукнуло 27 лет, а я все еще не замужем! Меж тем большинство моих подружек-сверстниц уже не только замужем, но родили по ребеночку, кое-кто и двух! А я, нерадивая, до сих пор не позаботилась о своем семейном счастье! Хотя внешностью Бог не обидел - барышня высокая, яркая, приметная, к тому же кандидат наук со стажем - уж год миновал после защиты диссертации.
Конечно, смешно и нелепо так волноваться по поводу незамужнего статуса в 27 лет. Но меня вдруг обуяло чувство, что прозябать в девичестве в столь зрелом возрасте - неразумно и неприлично. К тому же это совпадение: 27 января и 27 лет... Это "27" подавило и придавило меня, показалось роковой цифрой... Мне срочно захотелось замуж. Именно замуж. Именно завести семью - ячейку общества. То есть сочетаться законным браком и начать воспроизведение себе подобных. Но для воспроизведения подобных сначала надо найти свою половинку. Итак, вперед - на поиск половинки!
И я бросилась на поиск половинки с таким же энтузиазмом, с каким доселе бросалась в научные исследования.
***
Будучи девушкой активной, энергичной и воспитанной в комсомольском убеждении, что "человек - кузнец своего счастья", я тут же сделала первые шаги по кованию личного счастья и поиску подходящей половинки - они заключались в должном оформлении внешности. Первостепенная забота о внешности - это весьма биологично, точнее, зоологично - классическое поведение особи в брачный период.
Я приобрела костюм джерси неопределенного бутылочного цвета, длиннющие коричневые сапоги на тонких высоких каблуках и серые лакированные туфли с кокетливыми бантиками. Все это не очень-то подходило и сочеталось, но других вариантов одежды и обуви просто-напросто не было - и это-то мне продала спекулянтка, в магазинах ничего подходящего не нашлось. В магазине (вернее, в художественном салоне) я смогла купить лишь расшитую бисером немыслимо красивую косметичку ручной работы. Это рукодельное чудо я заполнила всякими импортными мазилками, приобретенными у той же спекулянтки, благо зарплата с кандидатской надбавкой допускала такие нешутейные траты.
Вы спросите: почему все приобреталось у спекулянтки? Может, следовало походить по магазинам и поискать подходящее? Да нет, это была бы зряшная трата времени. В 1960е годы советская легкая промышленность оставляла желать лучшего: магазинная одежда-обувь была неудобна, некрасива, нескладна, неладна, немодна и при ношении не столько притягивала взгляды окружающих, сколько отталкивала. Если же в продаже появлялось что-то хорошее, то тут же выстраивалась километровая очередь к прилавку. А что касается декоративной косметики, то она выпускалась такого плохого качества и таких безумных цветов, что ее было противно держать в руках, не говоря уже о нанесении на тело. Один маникюрный лак чего стоил - ядовито-розовые тона и жуткий, вызывающий чиханье, запах! Этот запах потом долго меня преследовал.
В мой "зоологический брачный период" хороши были лишь питательные кремы фабрики "Свобода". Да еще некоторыми советскими духами можно было душиться без отвращения. А духи "Красная Москва" даже закупали иностранные туристы в презент своим соотечественникам. Но запах "Красной Москвы" - это на любителя.
Обзаведясь полным косметическим набором, я с помощью лаборантки Люси освоила модный намаз - густо напудриться, глаза обвести черным, веки намалевать голубым, ресницы нагрузить тушью так, чтобы они торчали толстыми прутьями, а на губы положить перламутровую помаду. Я даже подумывала о модной стрижке вместо пучка и конского хвоста, но жалко было отрезать косу. Возникла еще одна светлая мысль - не покрасить ли волосы? Но я никак не могла решить: в какой цвет перекрашиваться? Подружки советовали разное - от платиновой блондинки до радикальной брюнетки. К единому выводу мы так и не пришли, и посему мои волосы остались в своем натуральном каштановом виде.
Когда экипировка и "оформление вывески" были полностью закончены, я начала усердно посещать все вечеринки подряд, включая те, которые раньше презрительно игнорировала - даже самые незначительные институтские и домашние посиделки.
Мои старания не пропали даром и героические усилия по модному одеванию и покрасу не оказались тщетными: вскоре объявились кавалеры-ухажеры с серьезными намерениями. Однако они требовали определенной обработки - я ведь мужа себе подбирала, а не просто так. Прежде всего, я бесцеремонно уточняла семейный статус кавалеров, чтобы сразу выявить истинных женихов и отсеять неверных мужей - эти-то мне и задаром не нужны. Разведенные меня тоже не устраивали. Мне нужен был стопроцентный холостяк с чистым паспортом, не запятнанным печатями о браках-разводах.
***
Первым полноценным ухажером, прошедшим паспортную проверку, был Арик. Полное имя - Ариэль - продукт долгих изысканий его родителей. Высокий тонкий синеглазый шатен, убежденный романтик (соответственно имени и внешности) с гитарой и неоконченным высшим образованием (на моей памяти оно так и осталось неоконченным). Работал Арик лаборантом, получал копейки, жил с родителями (папа с мамой уныло продолжали кормить и одевать своего незадачливого тридцатилетнего отрока) и очень любил вечеринки, где ему давали побренчать на гитаре, поругать советскую власть, задавившую его талант, и поплакаться, что жизнь не удалась. Н-да, этот Арик - как чемодан без ручки: неудобен, а выбросить жалко. Поэтому я принимала его ухаживания.
Арик был классическим ухажером - он ухаживал по всем правилам: регулярно звонил, пару раз подарил цветы, несмотря на зимнее время, неоднократно водил в кино, но чаще (видимо, за отсутствием средств) приглашал "насладиться прогулкой по старинным московским улочкам". Арик жил в центре, далеко от дома отлучаться не любил, а в центре все улицы - старинные.
Прогулки пошли мне на пользу: от морозного воздуха и ходьбы я посвежела, поздоровела, на щеках заиграл румянец, пробиваясь через густую пудру, а вишневые губы сводили на нет благородно-перламутровую помаду. Рассказы Арика, посвященные исключительно себе и своей горемычной судьбине, проплывали над моим ухом монотонным гудением - а я просто гуляла по центральным московским улочкам и отдыхала от научных и житейских хлопот и переживаний.
После месяца прогулок Арик пригласил меня домой, где представил своим родителям - и я им не просто понравилась, а сильно понравилась. Понравилась настолько, что уже через день его мама позвонила мне на работу и после потока комплиментов предложила поехать с ними в воскресный дом отдыха. Маме, наверное, очень хотелось пристроить Арика в хорошие руки и сбыть со своих рук как можно скорее. Я хорошо ее понимала - не все же ей одной таскать чемодан без ручки! Я бы уважила Арикову маму и приняла бы приглашение... Но, представив, как два дня подряд, субботу и воскресенье, буду слушать Ариковы пространные речи о его загубленной жизни - отказалась. Мама не стала настаивать.
И, в свою очередь, Арик не стал настаивать на продолжении совместных прогулок после того, как я не явилась три раза подряд, сославшись на плохое самочувствие.
***
На горизонте появился другой ухажер, Гоша: внешне не хуже Арика и более самостоятельный, однако столь же романтичный и такой же любитель прогулок. С той только разницей, что не рассказывал о себе, а читал стихи - свои и чужие - всякие и разные. Традиционные ухажерские моменты - кино и цветы - отсутствовали: в кино Гоша не приглашал, так как там нельзя было читать стихов, а вместо цветов дарил мне свои новые стихи.
Вскоре Гоша сам прекратил прогулки - очевидно, стихи у него закончились, а повторяться он не хотел. Отсутствием звонков и приглашений на прогулки Гоша меня порадовал, так как стихи (особенно его собственные) мне уже поднадоели.
***
Сразу же за Гошей последовал еще один любитель поэзии - Виталик. Этот отдавал предпочтение поэтам-шестидесятникам - Рождественскому, Вознесенскому, Евтушенко, Окуджаве... Я же, к стыду своему, знала шестидесятников не столько литературно, сколько биографически - как бардов хрущевской оттепели. А благодаря Виталику я познакомилась с поэзией шестидесятников близко и основательно. Виталик живо, интересно и аппетитно рассказывал мне про встречи с шестидесятниками в Политехническом музее и у памятника Маяковскому, читал их стихи, дарил их сборники - и опубликованные и самиздатовские.
И я влюбилась. Влюбилась по уши. В поэтов-шестидесятников. Не в Виталика. Виталик это остро почувствовал, разобиделся и распрощался со мной навсегда. А на прощание бросил сардоническую фразу:
- Клару настолько восхитили антимиры Вознесенского, что она переселилась в них, покинув реальный мир!
Я не обиделась. А поэтов-шестидесятников продолжала любить и с удовольствием перечитывала подаренные Виталиком сборники.
***
Весной пошли какие-то ухажеры-мелкота с малопонятными и полуприличными намерениями, причем пошли косяком - много и активно. Меня несколько удивило их изобилие и повышенная активность, но я нашла научное обоснование этому явлению: на дворе весна, у всего мужского населения СССР наблюдается сезонное изменение гормонального профиля и - как следствие - всплеск внимания к противоположному полу.
Я даже прекратила краситься, дабы уменьшить поток кавалеров, но это не сократило ни их общего числа, ни активности отдельных особей. Из чего можно было сделать вывод, что косметика не привносит существенного вклада в мою привлекательность. Следовательно, она мне вообще не нужна. И я с облегчением закинула все мазилки в нижний ящик стола - вместе с расшитой бисером косметичкой. Честно говоря, ежедневное утреннее нанесение боевой раскраски и ее подправка в течение дня меня несколько раздражали - лучше эти минуты уделять чему-нибудь более полезному и конструктивному.
Число весенних кавалеров угрожающе росло, а их качество, наоборот, разительно ухудшалось. Какая-то странная обратно пропорциональная зависимость между количеством и качеством. Дать научную трактовку этой зависимости мне не удалось.
***
Один из весенних ухажеров особенно позабавил - сотрудник нашего института, которого уже не первый год старательно выталкивали на пенсию, но он оказывал бешеное сопротивление и представлял все новые и новые доказательства своей научной значимости. Этот трижды разведенный, отчаянно молодящийся семидесятилетний дедулька здорово смахивал на "старичка-гамена", ядовито описанного Крестовским в "Петербургских трущобах".
Всеволод Крестовский создал свой образ молодящегося старичка в 19 веке и в России, но такие старички-юнцы существуют во все времена и во всех странах. Я и раньше их встречала, и позднее доведется с ними сталкиваться. Старые волокиты с реденькими волосами (или вовсе без оных), мешками под глазами, обвислыми щеками, морщинистой шеей, слабеющими руками в печеночных пятнах - но все еще полные молодецкого задора. Старички пыжатся, канают под молоденьких, скрывают свой возраст, форсят в модно-ярких свитерах и рубашках, пытаются тягаться с юношами, рвутся к активному времяпрепровождению, невзирая на ревматизм и подагру, примазываются к молодежным компаниям и изо всех сил охмуряют молодых дам. Дамы, соизмеримые с ними по возрасту, их не устраивают. Кто знает: отчего происходят такие всплески запоздалой молодости в старом теле? Никак не угомонятся? Не хотят мириться со старостью? Не догуляли в молодости и наверстывают упущенное?
Институтский дедулька зачастил к нам в лабораторию с цветами и конфетными коробками, подлогу сиживал подле моего рабочего стола, напрашивался на чаи, игриво восхвалял мои достоинства, заботливо указывал на недостатки и усердно приглашал в театр и в концерт.
Из стихотворного арсенала ухажера Гоши (см. выше) я на такой случай запомнила отрывок из стихотворения азербайджанского поэта Мирзы Шафи Вазеха:
Юнец! Пока ты юн и смел -
Затворником сидеть не надо.
Мудрец! Когда ты постарел -
Шутить и громко петь не надо.
И выдала это четверостишие моему престарелому жениху после того, как тот по всей форме, пылко и при свидетелях сделал мне предложение руки и своего нестареющего сердца. Дедулька, похоже, не расслышал (или не усек) весь стих полностью и стал бурно радоваться, что я наконец-то обратилась к нему на "ты", ибо до этого я наотрез отказывалась переходить с ним на обоюдное "ты" (он-то мне "тыкал" с самого начала).
Но по-детски трогательную радость дедульки безжалостно пресекла лаборантка Люся, отрезвив его громогласным математическим подсчетом, что он "по возрасту вполне годится Кларуне в дедушки". Брать меня во внучки дедулька не пожелал и, старорежимно откланявшись, удалился, шаркая ногами. Больше он к нам не заходил, а при встрече на семинарах и в институтских коридорах лишь сухо кивал мне.
***
Наступил июнь - сухой и жаркий. Мне стало жалко тратить солнечные деньки на поклонников. На июньские уик-энды я старалась вырваться за город или, на худой конец, погулять в московских парках или понежиться на немногочисленных московских пляжах, переполненных одуревшими от жары москвичами. Так что деятельность по устройству личной жизни я временно прекратила - если не считать личной жизнью отмахивание от пляжных приставал.
В июльский отпуск я отправилась в увлекательнейшую северную поездку на теплоходе. Во время поездки кое-кто из пассажиров пытался за мной приударить, но мне не хотелось отвлекаться от созерцания северных красот и достопримечательностей.
***
В начале августа появился Владик. Даже не появился, а ворвался в мою жизнь с рюкзаком яблок и огромным букетом цветов, привезенных с дачи. Задушевные отношения развились стремительно, и уже через неделю после нашего знакомства его мама попросила называть ее тетей Натой и позвала меня поехать с ними в воскресенье на дачу. Наряжалась я для этого визита долго и обстоятельно, несмотря на наказ тети Наты "одеться попроще - будут только свои".
Однако "своих" набралось не так уж мало: Владик, его родители, две тетеньки-сослуживицы, два приятеля Владика, Владикова кузина и ее ухажер, которого кузина нежно именовала "хахель", причем прилюдно и в глаза. Встретились мы на вокзале, ехали все вместе, и в электричке тетя Ната красочно расписывала достоинства своего поместья и подробно перечисляла, что у нее растет на шести сотках. Цветисто обрисовав пейзанскую идиллию, она предалась рассуждениям о пользе сельскохозяйственного труда для творческих людей, богатых духом, причем в пример привела не кого-нибудь, а графа Толстого.
Когда мы прибыли в буколический шестисоточный рай - тетя Ната деловито вручила каждому в руки инвентарь - грабли, лопату, веник, тряпку, тяпку, тачку - и определила участок работы, весело заверив, что через пару часиков покормит вкусным-превкусным обедом. Мы не были особенно удивлены таким поворотом дела - тетя Ната морально подготовила к такому исходу еще по дороге - но подивились обширности фронта работ и их обилию.
Первым сбежал хахель. Его можно понять и простить - ему вверили перевозку навоза на тачке из соседней деревни. Хахель преподленько распрощался, пока кузина ходила за водой на ближайшую колонку. Обнаружив отсутствие хахеля, кузина надулась, набычилась, бросила недомытый пол и решительно устремилась на станцию с твердым намерением перехватить дезертира и предать военному трибуналу.
Затем скрылась одна из тетенек (ей достались грабли и, соответственно, сгребание увядшей овощной ботвы и листьев). Скрылась по-хитрому: сказала, что ей надо глянуть, не завезли ли в сельпо какой дефицитный товар, и потрусила в ту самую деревню, откуда сбежавший хахель возил на тачке навоз. Тетенька исчезла с концами. Вторая тетенька пошла ее искать, предварительно сдав хозяйке тяпку и предупредив, чтобы к обеду ее не дожидались и начинали без нее. Уходили обе тетеньки, прихватив свои куртки и сумки - видимо, для того, чтобы погрузить в них вожделенный дефицит.
Я же продержалась четыре часа, честно вымыв на веранде замызганные полы и оконные переплеты и вознамерилась посидеть хоть полчасика без движений и что-нибудь съесть - в животе урчало от голода.
Но когда я зашла в дом, увидела и понюхала, что будет на обед, то в ужасе начала прощаться, заявив, что меня ждут обедать дома и без меня за стол ни за что не сядут. Дело в том, что на обед хозяйственная тетя Ната решила реализовать все прошлогодние запасы, чтобы освободить место в погребе для новых. Она сварила щи из прокисшей квашеной капусты, наварила перезимовавшей картошки и открыла банки с позапрошлогодними (судя по заплесневелости) маринадами, соленьями и вареньями. Все это уже красовалось на столе, источая тошнотный запах.
Видимо, выражение неподдельного ужаса на моем лице было столь значительно, что меня не стали удерживать. И меня тут же вызвался провожать один из Владиковых приятелей - Кирилл, уже вымывший руки после принудительных работ в погребе и мучительно искавший предлог, чтобы слинять. А второго приятеля, Алешу, мы оставили в качестве заложника. Алеша окапывал кусты малины между забором и дощатым сортиром и не видел нашего позорного предательского бегства. И бедному Алеше еще предстояло ознакомиться с обеденным меню.
До станции мы с Кириллом не шли, а бежали - бежали не столько на электричку, сколько в станционный буфет. В буфете выбор был не как в Елисеевском гастрономе, но по сравнению с разносолами гостеприимной тети Наты то были нектар и амброзия для двух голодных городских душ, измученных возвышенным пейзанским времяпрепровождением. Мы уписывали бутерброды с подсохшим сыром и зачерствелые булочки под названием "калорийные" - обычно я их не покупаю: отталкивает недиетическое название. Этот харч богов мы запивали лимонадом, смачно прихлебывая из граненых стаканов сомнительной чистоты. Терпеть не могу сладких газированных напитков, но тот лимонад показался мне вкуснее всех вин и соков.
В электричке, уносящей нас прочь от буколического рая тети Наты, мы с Кириллом обдумывали, как будем извиняться перед ошарашенным Владиком и брошенным Алешей. Я брала на себя Владика, а Кирилл - Алешу.
***
На мой извинительный звонок Владик подчеркнуто сдержанно сообщил, что его маму обескуражил мой внезапный отъезд и она посоветовала не продолжать знакомства со мной.
А через день ко мне на работу, прямо в лабораторию - уговорив, уломав, улестив суровую институтскую вахтершу - заявились Кирилл и Алеша с большим тортом. Добрый Алеша простил наше с Кириллом предательство и рассказал об окончании каторжных работ в усадьбе тети Наты.
Ох, нескоро в то злосчастное воскресенье бедному Алеше удалось покинуть дачный парадиз и распрощаться с милым семейным трио! Он мужественно отсидел с дружным семейством весь обед, по требованию властной тети Наты исправно пробовал содержимое всех банок, стойко поддерживал застольную светскую беседу, а напоследок рачительная хозяйка всучила ему несколько банок с собой (не пропадать же добру!), которые он честно доволок до станции и презентовал местным алкашам.
Разъедание торта мы посвятили Алешиному здоровью, что было актуально после обеда у хлебосольной тети Наты, который Алеша с честью выдержал.
***
Роковой визит к тете Нате и завершил мой полугодичный поиск половинки - первый этап кования личного счастья. Кирилл и оказался искомой половинкой.
Высокий, крупный, спортивный Кирилл. Мой ровесник. Недурен: смуглый, смоляные волосы, узковатые темно
- карие глаза. Хорошо сложен - косая сажень в плечах. Прямо по Некрасову - "богатырского сложения, здоровенный был детинушка". Интеллектуально развит не хуже, чем физически. По профессии инженер, причем знающий и толковый (Алеша сообщил). В общем, Кирилл - это то, что мне надо!
Творческий поиск половинки увенчался успехом!
Клара Гельцер
глава из романа О. Зайкиной "Житейские кружева"
Вы можете приобрести 6-ти
томный роман Ольги Зайкиной "Житейские кружева" по отдельным
книгам
здесь
>>
Или полный
комплект из 6 томов со скидкой и автографом автора
здесь
>> |
|
ССЫЛКИ
ПО ТЕМЕ: |
 Что
вплетено в "житейские кружева"
Тайные признания
Ольги Зайкиной
|
|
|
|
|
|
