|
|
|
ГАДКИЕ УТЯТА
повествование Клары
1983-1985 годы
|
1983 год
- У Ольки и Татки переходный возраст! - раздался из угла простуженный бас.
Несмотря на сверхнапряженную обстановку и только что отгремевшую очередную разборку со строптивыми Ольгушей и Таткой, я расхохоталась. Фраза насчет переходного возраста уже неоднократно вылетала из уст строгой бабы Ирмы, опытного педагога Оли Беловой и вечно занятого на работе (или еще где-то) папы Глеба. Но на сей раз сакраментальную фразу произнес не кто-то из вышеуказанных лиц, а мой девятилетний племяш Славик, Левушкин сын, отбывающий в этом самом углу заслуженное наказание. Разумеется, мама Марина уже не ставила отрока в угол (из углов Славик вырос), но в данном случае она его зашвырнула именно в угол, отвесив на лету пару подзатыльников - уж было за что!
Расскажу по порядку.
В эти зимние школьные каникулы мы отправились на мою дачу впятером: я, Марина и наши отпрыски. Мы с Мариной часто кооперируемся таким образом - то на моей даче, то на ее - освобождая на время пап и бабушек от бушующих отпрысков. Но если раньше бабушки отпускали Ольгушу и Татку во все поездки с грустью и отчаянно скучали по ним, то на этот раз гроссмуттер и муттер провожали нас со словами:
- Хоть недельку отдохну от этих умалишоток! Клархен, но если тебе будет трудно с малышками - не терпи, не майся, привози обратно... Ты же ведь тоже устала... И ты столько работаешь... - в плюшевом голосе бабушки Эльфриды слышалось искреннее сочувствие.
- Эти малышки, кого хочешь, в могилу сведут! А ты, Клара, плохая мать! Ты денно и нощно торчишь в институте, в библиотеке, за пишущей машинкой! Ты непозволительно мало времени уделяешь своим детям! Что им от твоего горения на работе? Ольга и Татьяна - безыдейные, недалекие, дерзкие, дурно воспитанные сумасбродки! И виной тому - ты, моя дорогая дочь! Отправляйся с детьми на дачу и не вздумай вернуться раньше, чем через неделю! - все это муттер отчеканила голосом Железного Феликса.
Папа Глеб пожал мою мужественную руку и вымолвил:
- Держись, Кларуся! Ты благородно принимаешь удар на себя, но я буду страховать из бункера. Ежели что - звони - и я вышлю тебе скорую педагогическую помощь.
Под скорой педагогической помощью подразумевалась Оля Белова, моя самая близкая подруга со школьнических лет, наша милая фея-крестная и профессиональная укротительница несовершеннолетних - единственный человек на свете, умеющий усмирять и уламывать моих непокорных дщерей. Ольга Викторовна Белова была уже опытным педагогом и автором серии очерков на школьные и воспитательные темы, а ее выступления на учительских конференциях приходили слушать не только преподаватели, но и родители учеников.
За безотказной Олей Глеб однажды даже выслал свою служебную машину - злоупотребил положением, конечно, но то был крайний случай - некуда деваться. Олю спешно доставили к нам домой, и она затушила разгоревшийся скандал. А какой был скандалище - с объявлением ультиматумов бабушкам, со сбором вещей и с угрозой покинуть отчий дом навсегда! А уж сколько состоялось телефонных увещеваний феей-крестной и ее экстренных педагогических воздействий! Как Оле удавалось утихомирить моих разбушевавшихся дщерей - загадка: вроде бы она говорила им обычные вещи, но ее они слушали, а нас нет.
Упомянутое Глебом "ежели что" наступило в первый же день зимне-дачного отдыха, сразу после лыжной прогулки. Дщери развешивали свои насквозь промокшие одежки (на лыжах они ухитрились еще и подраться: сначала между собой, потом со Славиком) и попутно переругивались по поводу того, кто завтра наденет мохеровый свитер с оленями. Несмотря на разницу в два года Ольгуша и Татка были одного роста, носили один размер и постоянно менялись туалетами - то мирно, то бранно. Славик, наблюдавший кузин со стороны и разумно сохранявший нейтралитет (он сегодня уже ввязался в девичью драку - так ему больше всего и досталось), начал резонерствовать:
- Ну чего вы деретесь из-за оленей? Был бы супермен или Майти-маус - а то какие-то олени! Да и какая вам разница, что нарисовано на свитере - вы же все равно такие уродины, что наряды не помогут. И имена у вас противные. У нас в классе три Таньки и две Ольки - и все они писклявые вредины и дуры. Но они не такие уродины, как вы. У вас рты, как у крокодилов, да еще с железными зубами.
В нехороших словах Славика была доля правды. Дочки пошли не в меня, а в Глеба, и унаследовали, в том числе, и его большой рот. Но если на мужском лице Глеба большой рот был уместен и смотрелся неплохо, то на худущих физиономиях Ольгуши и Таты эти большеротости выглядели забавно - особенно со стальными скобами, поставленными для выправления скошенных передних зубов. Здесь Глеб неповинен - кривоватые зубы девчонки унаследовали, минуя Глеба, от бабы Симы.
Уродинами и дурами мои дщери все-таки не были - обычные нескладехи 14 и 12 лет: длинные-предлинные (вот-вот меня догонят), тощие-претощие, с гипертрофированным самомнением, эмоциональными всплесками и повышенной агрессивностью. В общем, два типичных подростка-переростка с гормональными протуберанцами. Причем почти на одном уровне: младшая Татка развивалась быстрее старшей Ольгуши.
Заслышав Славиковы комментарии, девицы тут же прекратили драть свитер с оленями (каждая тянула в свою сторону), бросили его на пол (а Ольгуша еще и ногами потоптала) и наперебой заголосили:
- Мам! Теть Марин! А Славик оскорбляет!
- Я не оскорбляю, а говорю правду. Если я скажу, что вы не-уродины и не-дуры, то это будет неправдой, - пояснил убежденный борец за правду и тут же схлопотал от подоспевшей мамы Марины: был откинут в угол ее мощной дланью под аккомпанемент девчачьего возмущенного визга.
- Если ты, поганец, еще раз так скажешь про сестер, то вообще в Москву уедем! Сегодня же! - пригрозила Марина.
В Москву Славику не хотелось, и он покорно затих. И даже остался пребывать в углу, хотя на этом никто не настаивал. А девицы продолжали голосить, причем каждая произносила собственный монолог, не слушая другую.
Ольгуша (с рыданиями). Ну почему я такая некрасивая?! С такой внешностью лучше умереть! У-у-у-у-у... Рената Олеговна (классная руководительница) про меня сказала: "Просто удивительно, как у такой красавицы-матери такой нелепый ребенок!" Ну почему ты родила меня такую некрасивую?! У-у-у-у-у...
Татка (с вызовом). А наша выдра (тоже классная руководительница) обозвала меня гадким утенком! Но я, назло ей, превращусь в прекрасного лебедя! А она останется такой же выдрой! Я уже знаю, что мне делать с физией, и тетя Оля меня поддерживает! И к тому же красота идет изнутри, а у нашей выдры внутри ни фига красивого нет! А у меня есть!
Добрейшая Оля Белова сулила всем девицам-недорослям - моим дщерям, своим ученицам, отпрыскам всех своих друзей и знакомых - счастливое превращение в прекрасных лебедей, причем сулила так, что барышни тут же начинали верить. Ее два главных козыря: "красота идет изнутри" и "что внешне не ахти - подправим и усовершенствуем". В прошлом июне тетя Оля так рьяно знакомила Татку с методами усовершенствования, показывая их на мне, что я чуть не опоздала на защиту своей докторской диссертации: тетя Оля и Татка затеялись делать мне парадный макияж и заигрались, забыв про часы.
Пострадавший за правду Славик внимательно выслушал девичьи монологи, после чего шмыгнул носом и с недетским вздохом солидно прогудел:
- У Ольки и Татки переходный возраст!
Фразу Славик явно подслушал во взрослом разговоре, но применил верно. При этом на кузин он смотрел снисходительно-сочувственно, хотя ему сегодня от них досталось, причем несправедливо - попался под горячую руку, вернее под четыре тощих длинных горячих руки. Но Славик не был злым малым и легко прощал. Даже по-рыцарски простил кузинам их визгливо-публичное обещание сдать его в интернат для дефективных. Чуток подумав, Славик шмыгнул забитым носом и примирительно пробасил:
- Вообще-то Олька и Татка хорошие. У нас в классе и похуже девчонки есть.
За эту миролюбивую и почти добрую фразу Славик был незамедлительно обласкан мною посредством поощрительного поцелуя в сопливый носик и прощен строгой мамой Мариной:
- Иди, гуляй. Но девок обижать не смей! И высморкайся, наконец!
Выдав всем троим чадам по свежевыпеченной плюшке, Марина выпроводила их на другую половину дачи и разрешила врубить кассетник на полную мощность (пусть сами себя заглушают), а меня зазвала меня на кухню (процесс выпекания плюшек продолжался) и провела утешительную беседу:
- Девки твои сейчас как с цепи сорвались. Эльфрида Карловна с ними вконец извелась, Ирма вся на нервах, вот-вот взорвется, а твой Глебка только распоряжения отдавать горазд. Ну как же, он большой начальник! Так что все на тебе, а тебе только терпеть. Года два-три эта канитель у девок продлится... Все-таки хорошо, что у меня парень... Хотя и он не подарок. Это надо же додуматься: натереть доску мылом, чтобы мел не писал! Причем не всю доску сплошняком натер, паразит, а квадратами: мел то пишет, то не пишет. Учительница пока сообразила, в чем дело, так весь урок и прошел. Но она сразу догадалась, что это мой поганец Славка учудил. Да тот и не отпирался. Ну я ему дома ужо задала трепку! А от папаши Левки пользы ну никакой: уткнется в свои формулы, не дозовешься. А наша свекруха Сима только глотку дерет да разоряется, что мы с тобой не умеем детей воспитывать. Своих бы Глебку с Левкой получше воспитала бы...
- В чем-то Сима права... Наверное, я не так воспитываю... Мои девчонки слишком озабочены своей внешностью...
- Так о чем еще девкам печься, как не о внешности? Нормально! У нас на работе в комнате пять баб: так все пятеро тренькают только о внешности, да о мужиках.
- Так ведь у моих дщерей никаких других интересов! Ольгуше их классная руководительница брякнула, что та нелепая и ничуть не похожа на мать - так Ольгуша перестала ходить в школу! Неделю не ходила! Еле-еле тетя Оля уговорила! А Татка во второй четверти нахватала двоек по всем предметам, потому что не училась, а торчала у зеркала! Просто не отлипала от зеркала! Потом тетя Оля сподвигла ее засесть за учебники!
- Хорошо хоть крестную слушают!
- Да, Олечка Белова - единственная, кто умеет воздействовать на моих непокорных девиц. За уроки садятся только после телефонных бесед с нею. Я так боюсь за успеваемость моих дурочек!
- Мне Эльфрида Карловна сказывала, что со школой вы вроде как порешили: Ирма выходит на пенсию и идет в ихнюю школу почасовиком по истории.
- Да, муттер уже оформляет пенсию, сейчас зимнюю сессию у студентов примет и сдаст все дела. Эту рокировку - из института в школу с сохранением пенсии - тоже фея-крестная придумала. Удивительно, но Олю Белову слушается даже моя непоколебимая муттер: никто не мог выгнать Ирму Генриховну на пенсию, а фея-крестная уговорила в одно касанье.
- Ну, Ирма-то уж наведет в вашей школе порядок! Олькина классуха не посмеет и вякнуть!
- Вот это-то меня и пугает - муттер же учредит там красный террор! Она уже имела беседу с директрисой и завучем и выговорила им, что в школе нет никакой партийной активности, да еще уличила в том, что они не ознакомились с последним выступлением Андропова.
- Не боись, сестра! Ирма все сделает как надо: всех по струнке выстроит! Да не дрожи, все нормально будет. На вот, скушай плюшечку... Да что ты все за фигуру свою трясешься? У тебя и так талия рюмочкой и нигде ничего лишнего! Ну, не хочешь, как хочешь. А я поем... Черт с ней, с фигурой! Однова живем!
***
Марина оказалась права - с переходом моей муттер в Ольгушину-Таткину школу в семье стало поспокойнее. Контроль над успеваемостью и посещаемостью муттер полностью взяла на себя, хмуро проскрежетав мне:
- Можешь продолжать гореть на работе! Тебе твои аспиранты дороже собственных дочерей!
Но полегче стало только в плане учебы и посещаемости. Что касается переживаний по поводу внешности - то девицы по-прежнему изводились и изводили меня:
- Мам, а Татка сказала, что эти оспины от ветрянки у меня на всю жизнь!
- Верняк, мамуль! Эти рытвины у Ольки на всю жизнь, да еще на самом видном месте: на лбу! - ликовала Татка. Она тоже переболела ветрянкой, но без оспин.
- Мам, я не хочу жить с оспинами-рытвинами! Лучше умереть! У-у-у-у-у...
- А вот папка живет! Баба Сима сказала, что у него оспины под волосами остались! А у Ольки на лбу! И прямо посередке! - радостно трещала Татка.
Какие еще оспины у Глеба? Я его знаю до мельчайших подробностей - никаких оспин! Ах да, под волосами... Надо будет посмотреть.
Дождавшись Глебова прихода с работы - как всегда, в одиннадцать вечера! - я прямо у двери стащила с него меховую шапку и принялась ерошить Глебову шевелюру. Оспин не обнаружила. Хм, а с какой стороны их искать-то? Эх, надо было позвонить Симе и узнать поточнее!
- Соскучилась, Кларуся? Я тоже! - по-своему проинтерпретировал мои действа Глеб.
С оспинами разобраться не удалось.
***
На следующий день оспины были начисто забыты, потому как возник более животрепещущий вопрос - о форме ног. Татка победоносно орала на всю квартиру:
- А у Ольки ноги кривые! У меня прямые, а у Ольки кривые!
Ноги у Ольгуши не кривые, а просто неимоверно худые, посему их невозможно сомкнуть. Татка свои ноги-палочки кое-как сдвинула, но Ольгуше никак не удавалась этого сделать.
- Мам! Ну почему я такая несчастная? У-у-у-у...
- Не плачь, рева-корова! Мы тебе такие брючата в баб-Нинином ателье пошьем, что про ноги никто не догадается! И юбки будешь носить длинные! К тому же главное не ноги, а глаза! А глаза у нас с тобой красивые! Вообще-то лучше, если б они были карие. Но папка сказал, что у нас с тобой глаза как незабудки и ресницы-опахала. А еще у нас с тобой волосы цвета спелой ржи и - это, как его? - бездна обаяния!
Однако! Лихо Глебушка применил дешевые комплименты, сыпавшиеся на него со стороны женского пола! Помнится, еще его волосы сравнивали со спелой пшеницей, овсом, ячменем и другими злаковыми, а глаза с майским небом и голубой рекой - это в моем присутствии. А в мое отсутствие, наверное, были высказаны комплименты еще цветистее и круче. Вот пусть и выдаст дочкам весь словесно-хвалебный ассортимент, у него, поди, за его 40 лет много чего накопилось, авось, наши дщери успокоятся насчет своей внешности - две маленькие Глебовы копии. Впрочем, не такие уж маленькие - Ольгуша догнала меня по росту. Что называется, растут не по дням, а по часам... Но вообще-то рост вверх скоро должен остановиться - менструальные циклы уже устоялись у обеих.
Переживания по поводу кривых ног длились недолго: папа Глеб убедил дочур, что у них в принципе не может быть кривых ног - не в кого! - и все некрасивые прогибы в области нижних конечностей скоро выровняются, если дочуры будут нормально питаться и не прогуливать физкультуру. Заодно Глеб пояснил, почему у них глаза не карие, как у Таткиного идеала красоты: у голубоглазого папы и сероглазой мамы в принципе не может быть детей с карими глазами. Усвоив генетические законы, Татка тут же поменяла идеал и стала яростно убеждать всех, что самые красивые на земле - голубоглазые тонконогие блондинки. И пригрозила:
- Мы с Олькой так свою внешность оформим - закачаетесь! Вот только эти мерзкие железяки с зубов снимут!
***
Выполнение своей угрозы дщери приурочили к папиному Дню рождения - 3 мая. Дата некруглая, 41 год, День рождения пришелся на рабочий понедельник, поэтому праздновали скромно, дома, по-семейному. Бабушка Эльфрида приготовила утку с яблоками и именинный пирог с вензелем "41".
Ольгушу и Татку пришлось долго звать к столу - они уединились в своей комнате и что-то творили под оглушительные звуки магнитофона, запуская поочередно Бони-М и Аббу. Но когда они появились с горшком цветущих цикламенов для папы...
- Ольга! Татьяна! Вы накрасились, как падшие женщины! - вскипела муттер. - Немедленно в ванную и все смыть!
- Ой! - испуганно пискнула гроссмуттер и заморгала глазками. - Ирма, не волнуйся, Ольхен и Татхен умные девочки! Они сейчас же пойдут в ванную и умоются!
- Два гадких утенка вымазали свои большие клювы оранжевой помадой! Самый утячий цвет! Губной помады не пожалели: намазали густо, как на бутерброд! Они, видимо, вообразили, что это красная икра! - изострился папа Глеб.
Я не знала, к какому лагерю примкнуть. Подумав, выбрала Глебов:
- У нас в меню румяная поджаристая утка с яблоками и оранжевоклювые утята в цветах!
Глеб оказался дипломатичнее:
- Спасибо, утята, за цветочек. Я поставлю его в спальне на подоконник и буду любоваться им каждое утро. Но будет неплохо, если вы сначала отмоете свою губошлепость! А потом приступим к кулинарному чуду - к бабулиной утке.
Однако утята оказались демагогичнее:
- Папка, а мы, между прочим, для тебя старались! Поэтому мы посидим в макияже, а потом смоем!
- Пап! Ведь ярко и эффектно - вы все сразу заметили! А что - тебе совсем не нравится?
- Ммммм... В какой-то степени нравится... Ваш покрас подкупает своей необычностью: ведь в природе у людей не бывает оранжевых губ, фиолетовых век и зеленых ресниц. Бывают только фиолетовые носы - у алкоголиков. Впрочем, зеленые ресницы и волосы наблюдаются у болотной нечисти: водяных и кикимор. И такая худоба, как у вас, тоже присуща кикиморам. А оранжевая губошлепость даже в сказках не встречается... Кстати, я вспомнил, где видел этот упоительно яркий оранжевый цвет - грибок на детской площадке в такой покрашен. Вы случайно не ту же масляную краску употребили?
Поразительно, но на Глебов поток острот Ольгуша и Тата не обиделись, хотя обычно на подобные высказывания реагировали болезненно - особенно легкоранимая Ольгуша.
После этого Дня рождения дщери по собственной инициативе утвердили общую кличку "утята" и впредь пользовались ею в домашних устных высказываниях и записках типа: "Ушли к Кате. Утята." или "Папка! Ты обещал билеты в театр на Таганке. Утята." А также ввели дифференциацию: старший утенок (Ольгуша) и младший утенок (Татка).
***
Учебный год дотянули до конца с грехом пополам: у Татки полно троек, у Ольгуши четверки и пятерки, но Рената Олеговна печально заметила, что Ольгуша сильно сдала в плане учебы. Однако Рената Олеговна выразила уверенность в исправлении ситуации под благотворным влиянием и чутким руководством Ирмы Генриховны. Муттер за три месяца своего почасового учительствования в школе успела прибрать к рукам весь преподавательский коллектив.
***
На каникулы я повезла дщерей в Поволжье к тете Матильде. Папе Глебу предлагали путевки для девочек в черноморский молодежный лагерь, но запускать туда утят в их теперешнем состоянии было рискованно. Под семейным присмотром надежнее, тем более что они обожали тетю Матильду и дружили с ее Анхен и Малечкой (самой младшей в семье и самой балованной).
Плохо только, что Матильду мои утята именовали не иначе как "толстая тетя Матильда". Матильда за последние годы здорово раздобрела - а ведь когда-то была стройной! Однако сама Матильда не возражала против прилагательного "толстая", да и полнота не особенно ее огорчала:
- "Толстая" - это неплохое определение и под ним читается "добрая". К тому же "толстая" не преувеличение, а констатация состоявшегося факта. Я честно боролась с лишним весом, но он победил. А победителей не судят.
В Поволжье утята избузились вконец: без конца ссорились между собой и с Малечкой, тоже пребывающей в переходном возрасте (14 лет) и тоже тощей, голенастой и строптивой. Анхен (19 лет, студентка биофака Саратовского университета) держалась в стороне от бузливой компании, а потом и вовсе уехала в ботаническую экспедицию. Зато эта переходно-возрастная троица - трое гадких утят: Ольгуша, Малечка и Татка - бегали-прыгали, крутились-вертелись, носились-бесились исключительно вместе. Они фонтанировали энергией и энтузиазмом и каждый божий день выясняли отношения, жалуясь друг на дружку и на своих сельских приятелей-сверстников попеременно то мне, то "толстой тете Матильде". Чаще всего они вываливали свои жалобы и не слушали ответа - долго стоять или сидеть на одном месте никто из троицы не умел. Кипящие страсти не охлаждала даже волжская вода, а купались утята каждые два часа - как и положено утятам.
Периодически захаживал в гости поселковый врач Айболит - Матильдин коллега и зять, муж ее падчерицы Гули. Прошлой осенью Айболит стал отцом брыкливой горластой Лизы - на пышном имени "Елизавета" настояла Малечка. Айболит грозился отловить бесящихся девиц и для усмирения поставить им по ведерной клизме с ромашкой и пустырником, а нас с Матильдой испуганно вопрошал:
- Неужели моя Лиза вырастет такой же шебутной?
- Еще хуже, дорогой Айболит! Если Лиза в 9 месяцев уже не сидит в коляске и пытается самостоятельно ходить ногами, то что с ней будет в 12-13-14 лет? Даже трудно представить!
- Я отдам Лизу на воспитание в монастырь! - стонал Айболит.
- Тогда уж в Суворовское училище! Ты ведь хотел сына, а родилась дочь!
- Разве? Я всю жизнь мечтал о дочке! - заверял Айболит, хотя предыдущие два года всем обещал, что жена Гуля родит ему сына и он вырастит из него настоящего врача и достойного наследника поселкового медпункта.
- Представляешь, если бы твоя Гуля родила тройню, и получились бы вот такие, как наши утята?
- Тогда бы я ушел в монастырь сам - и предался бы там посту и молитвам!
- Ну, Айболит, насчет поста ты загнул! Поста ты не выдержишь и без Гулиной высококачественной кормежки зачахнешь. Так что живи в миру и терпи подрастающее поколение!
- Христос терпел и нам велел! - покорно соглашался Айболит и молитвенно складывал ладоши.
Но когда врывались бесящиеся девицы, Айболит хватался за лысеющую голову и спасался бегством, заверяя на ходу, что круглосуточно орущая Лиза (зубки резались) - просто ангельское создание по сравнению с утиной троицей.
Отпуск подошел к концу. Перед расставанием все три утенка помирились окончательно. Малечка провожала нас до станции и из-за бесконечных поцелуев чуть было не осталась с нами в вагоне.
***
Осенью Ольгуша и Татка подтянулись в учебе (во многом благодаря муттер), но нездоровый интерес к внешности не угасал. Видя мое негативное отношение к "усовершенствованию физии", утята делились со мной далеко не всем.
Однажды краем уха я услышала телефонный разговор Глеба:
- Беатриса Николаевна! Никогда не забуду ваши божественные нежные ручки, ласковые понимающие глаза и нижайше прошу об очередном свидании!
Однако! Во мне шевельнулось нечто, запрятанное в самый отдаленный закоулок души без права возникновения и проявления. По мере рассыпания Глебом комплиментов неведомой Беатрисе это нечто выползло наверх, сформировалось в гнусненькое недовольство, а потом и вовсе в откровенную ревность. Поток комплиментов Беатрисе длился довольно долго (до чего же Глебушка красноречив!) и закончился загадочной фразой:
- Так мы приедем к вам завтра втроем - только такая опытная женщина как вы сможет разобраться в нашей тусклой жизни.
Спросить о столь странном предстоящем визите я не осмелилась. К тому же мой вопрос означал бы признание в подслушивании.
На следующий день за утятами заехал Глебов шофер, забрал их с собой и через три часа привез обратно - уже с папой. Утята, не умеющие скрывать восторга, тут же оглушили:
- Беатриса Николаевна такая лапочка! Она покрыла наши зубы специальным составом: теперь они будут белые и их не достанет кариес! И она нам все противные черные точки счистила! И совсем не больно!
Оказалось: Глеб возил их в свою ведомственную поликлинику, потому что девицы поплакались ему, что зубы у них тусклые, да еще с черными точками, а они хотят без точек и чтоб сверкали белизной, а с тусклыми зубами жить невозможно, лучше умереть.
***
Декабря я чуточку побаивалась: у утят Дни рождения (4-го у Татки и 21-го у Ольгуши) и вторая учебная четверть, которая у нас почему-то всегда выдавалась самой неудачной. Не зря побаивались! В первый же день декабря Татка выкрасила себя и Ольгушу в немыслимый огненно-красный цвет!
- Мамуль! Понимаешь, у нас с Олькой волосяной цвет немножко тускленький, вот мы и решили его усилить, сделать более выразительным. Но я что-то не так рассчитала...
- Мам, у нас с Таткой волосы были тусклыми, а с такими тусклыми волосами жить невозможно, лучше умереть...
Муттер мрачно пообещала, что мои дочери пойдут на панель, а с гроссмуттер случился сердечный приступ. После оказания медицинской помощи бабуле папа Глеб утратил чувство юмора и начал нудить:
- Дочуры! Ваша мама ни разу в жизни не красила волос...
- Зато тетя Оля красит!
Тетю Олю и призвали на помощь - в который уж раз! Фея-крестная отвезла утят к своей парикмахерше и та, как смогла, восстановила утятам натуральный цвет и добавила блеска, потому как без блестящих волос жить невозможно, лучше умереть.
С цветом волос утята больше не экспериментировали, но на обоих Днях рождения - Таткином 13-летии и Ольгушином 15-летии - утячьи физиономии были раскрашены, как пасхальные яички, а с ресниц сыпалась дешевая отечественная тушь, однако уже не зеленая, а черная, и то прогресс. Ладно, все это вполне допустимые мелочи.
Папа Глеб для острастки понудил: "Дочуры! Ваша мама никогда не злоупотребляла косметикой..." Но мы с супругом отлично понимали, что мой высокоположительный пример вряд ли остановит наших дщерей в поисках своего внешнего "я".
1984 год
Поиск собственного "я" у Ольгуши и Татки наконец-то перекинулся снаружи вовнутрь - но вылился не в шлифование интеллекта и усвоение новых знаний, а в муссирование отношений с противоположным полом. Предпосылки к тому уже образовались: девицы несколько переросли свое "гадкоутячество" (хотя по-прежнему именовали себя "утятами"), оформились внешне (уже не такие тощие и плоские) и частично избавились от своей агрессивности. Но тянуться вверх они продолжали, оставив меня позади: у Ольгуши 173 см, у Татки - 174 см.
У Ольгуши на личном фронте было относительно спокойно: кроме отличника-разотличника Гарика-очкарика, оказывающего несомненное позитивное действие, никого не наблюдалось. А вот у Татки - какой-то калейдоскоп.
Таткин одноклассник Владик весь февраль носил ее портфель, невзирая на тяжесть оного: специально, чтобы испытать Владиковы чувства, Татка закладывала в портфель все учебники и тетради, даже прошлогодние. А однажды для веса запихнула еще и булыжник. Обнаружил это папа Глеб, споткнувшись о портфель в прихожей и подивившись его нешкольной тяжести. Получив от Татки откровенные пояснения, Глеб ядовито прошелся, потирая зашибленную ногу:
- Я думал, что булыжник - это оружие пролетариата. А, оказывается, это еще и оружие утят. Очень неумное оружие, младший утенок! К тому же оно поразило твоего родного отца и едва не сделало хромым на всю жизнь!
Татка прониклась жалостью к безвинно пострадавшему отцу, виновато выслушала его отповедь и погладила тощей лапой папочкину поврежденную конечность. И на следующий же день сменила булыжное оружие на более интеллектуальное - предложила Владику перенести ее на руках через двор. Было скользко, Владик поскользнулся и уронил Татку - лицом вниз, по подлому закону бутерброда. На лбу у Татки вздулась лилово-багряная шишка, которая и положила конец роману. Татка объявила Владику, что между ними все кончено, на что Владик ответил, что очень рад, потому как ему надоело таскать и Таткин портфель и саму Татку. А отмщенный папа Глеб ядовито пропел: "Окрасился лобик багрянцем..."
Первая мартовская оттепель совпала с полным смятением в Таткиной душе: за ней начали ухаживать сразу три мальчика: ее одноклассник, Ольгушин одноклассник и еще парень из соседней школы. Так как Татка не знала, кого выбрать, то отказала во взаимности всем троим. Будучи доброй девочкой, она стала выяснять у папы, что делают мужчины в случае отказа. Глеб затруднился с ответом, из чего я сделала вывод, что ему никогда не отказывали. Не получив ответа от отца-наставника, Татка вывела резюме сама - путем логических рассуждений:
- Ведь теперь не принято из-за несчастной любви стреляться, да и пистолеты есть только у милиционеров. Я думаю, что все они забудут меня и заведут себе кого-нибудь еще.
- И опять одну на троих, чтоб веселее было ухаживать, - съязвил папа Глеб.
Но вмешалась романтически настроенная Ольгуша, заступившись за своего одноклассника:
- Папка! Как ты можешь так шутить?! Это же любовь! Дениска из-за Татки уже три двойки получил!
- Надеюсь, что Таткин отказ предотвратит получение четвертой двойки и повлечет исправление первых трех!
Дениска свои двойки исправил, но сама Татка схватила две единицы из-за внезапно разгоревшейся неземной любви к практиканту из пединститута. Н-да, плоховато практикант начинал свою педагогическую карьеру... Единицы Татке исправили после бабушкиного вмешательства (Ирму Генриховну в школе боялись как огня), но чувства к практиканту не остыли, и Татка затеяла со мной сердечно-интимный разговор:
- Мамуль! Ты когда в первый раз серьезно объяснилась в любви мужчине? По-настоящему серьезно? Серьезно-пресерьезно?
- Поздновато - после трех лет замужества.
- А кто был ОН?
- Как кто? Ваш папа, разумеется!
- А разве мужьям в любви объясняются?
Я призадумалась. Таткин вопрос был вполне оправдан. Все-таки пламенные романтические объяснения в любви не для мужей. Да и реакция Глеба на мое тогдашнее припоздалое пылкое объяснение была первобытной и однозначной. Собственно, он и объяснения-то не дослушал до конца...
- Ты прав, младший утенок! Все надо делать своевременно и правильно!
- Я тоже так думаю! И поэтому завтра же объяснюсь с ним! Я приду в учительскую до уроков и все ему выскажу! Прямо в учительской! Я так ему и скажу: "Я люблю вас!"
Я пришла в ужас от такой перспективы и попросила папу Глеба вмешаться. Но Глеб не разделил моего ужаса и не счел нужным вмешиваться:
- Кларуся! Ученицы частенько влюбляются в учителей, ничего страшного! И не надо вкладывать в это "я люблю" такой глубокий смысл!
Сам Глеб сыпал словосочетанием "я люблю" направо и налево, причем с одной и той же интонацией применительно к женщинам (всех возрастов, включая бабушку Эльфриду), к мужчинам (например, к Леше Белову) и к предметам. "Я люблю тебя/вас" он произносил точно так же, как "я люблю макароны". К слову сказать, макароны Глеб любил трепетно и преданно - особенно с сыром и мясным соусом.
Не найдя поддержки у Глеба, я попыталась сама предотвратить Таткину безрассудную акцию, но не сумела. Татка с блеском осуществила задуманное, однако была обескуражена тем, что сразу же после нее в учительскую впорхнула Виноградова из восьмого "А" и проделала то же самое, причем более патетично - со слезами и в стихах. Татка великодушно уступила практиканта Виноградовой, а та ей за это переписала стихи.
***
Тема любви и секса превалировала в разговорах утят. Глеб охарактеризовал ситуацию так: "играй, гормон!" и "эндокринная буря". Любовная тематика трепыхалась в девичьих устах ежедневно, не прекращаясь и не иссякая, охватывая самих утят, друзей-подружек и даже старшее поколение:
- Тат, а как ты думаешь, почему бабушки Эльфрида и Ирма так и остались вдовами? Они же тогда были молодыми!
- А не за кого было выйти замуж!
- Тат, а я думаю, они хранили верность покойным мужьям, потому что те погибли в бою. Павшим воинам надо хранить верность до самого гроба - так благороднее...
- Верность? Фигня! Они замуж не выходили, но секс у них был. А то как же - без сексу-то? А потом они состарились, и им уже не нужно...
- Тат, а как ты думаешь, почему мама с папой упорно не выбрасывают старое бабулино кресло из своей комнаты?
- Так ясный пень: на нем удобно отжимания делать и другие упражнения - кресло устойчивое и спинка высокая. И одежу на него удобно складывать...
- А я думаю, это кресло связано с какими-то личными дорогими воспоминаниями...
- Думаешь, папка в первый раз трахнул мамулю именно в этом кресле?
- Не-е-е, там неудобно... Я думаю, что в этом кресле он ее впервые поцеловал...
***
Апрель начался относительно спокойно. Татка, наконец-то занялась учебой, ибо ей пригрозили в случае плохих годовых оценок не пустить летом к Малечке на Волгу. Скатившейся с пятерок на тройки Малечке пригрозили тем же - не пустить в Москву на майские праздники.
Зато стала беспокоить Ольгуша. Училась-то она хорошо, но завела себе новую подругу Дашу. Даша выглядела далеко не как подросток: вполне созревшая девица. Как потом выяснилась, далеко не девица.
Однажды Даша притащила в наш дом какой-то обернутый в газету фолиант, и все три девицы самозабвенно и по уши погрузились в его изучение. Бабушка Эльфрида умилилась, что девочки не носятся кубарем, не висят на телефоне, а тихо-мирно сидят на диване и читают книжку.
Оказалось, что увлекшая дщерей книга - полуподпольное издание "Камасутры". Папа Глеб, придя с работы, заглянул в детскую и застал всю троицу за штудированием сего ценного пособия по технике любви. Он разгневался, прогнал Дашу, развел утят по письменным столам, ткнул носом в заданные уроки, а учебник любви конфисковал. Это было неправильно, потому что книга принадлежала Даше. Я не стала оспаривать правомерности Глебовых действ, но съехидничала:
- Зачем тебе "Камасутра"? Хочешь написать продолжение?
- Кларуся! Книгу я отдам Дашиным родителям, а заодно попрошу их получше присматривать за дочерью. Эта нимфетка ведет себя вызывающе и постоянно делает непристойные намеки.
- Оно и понятно: "дите просится на травку", - процитировала я Исаака Бабеля.
- Это дите уже изрядно попаслось на травке! Так пусть продолжает пастись, но за пределами нашего дома! Пусть соблазняет учителя физкультуры, если ее так уж тянет на взрослых!
- У них в школе физкультуру преподает женщина, - начала я и осеклась.
Тут-то до меня дошло, что Глеб имел в виду! Как же я раньше-то не замечала? Ведь эта Даша приходила исключительно в то время, когда дома был Глеб: либо по воскресеньям, либо совсем вечером. И, задерживаясь допоздна, она неизменно просила Глеба проводить ее домой, потому что боялась идти через темный двор. А у нас дома она постоянно апеллировала к Глебу с какими-нибудь чепуховыми вопросами, по-детски вылупляя глазки и капризно надувая губки.
Н-да, силен папа Глеб! Впрочем, он-то не виноват... К тому же он от малолеток как от чумы шарахается. Я это уже наблюдала на даче. Как-то раз при купании на озере у него на шее радостно повисла соседская девочка - эдакая набоковская лолита - и стала просить научить ее плавать. Просьба сопровождалась прижиманием всем телом и обхватыванием ногами Глебова торса. Со стороны смотрелось даже красиво - как в зарубежных фильмах про роковые страсти. Однако Глеб аккуратно снял лолиту с шеи и произнес:
- Деточка, иди к маме, дай дяде поплавать!
Причем произнес нарочито громко и развернувшись в сторону лолитиной мамы, сосредоточенно загоравшей и халатно не следившей за залихватскими действиями своей вызревшей и налившейся соком дочери. Нерадивая мамаша отреагировала молниеносно: вскочила, звонко шлепнула дочь по заднице и что-то прошипела. Дочь огрызнулась: "Сама такая!" - но к Глебу больше не приближалась.
Теперь вот Даша - лучшая на сегодняшний день подруга Ольгуши...
***
Однако Даша недолго царствовала в Ольгушином сердце, и Дашиных родителей вмешивать не пришлось. Роковая пятница 13 апреля принесла сразу несколько потерь: Ольгуша потеряла портфель, подругу Дашу и невинность.
Акцию дефлорации организовала зрелая Даша. Сначала она пристыдила Ольгушу, что та единственная в классе девственница - кроме Анжелы и Насти, но те "жабы пупырчатые". Потом она пообещала свести Ольгушу с одним многоопытным парнем, который все сделает как надо и у себя на дому - только в середине дня, когда родители на работе. Ольгуше невинность тут же стала в тягость, но она предложила Даше контр-вариант - а почему не Гарик-очкарик? Это будет справедливо. Но Даша отклонила кандидатуру Гарика и настояла на своем многоопытном.
Ольгуша согласилась, и сразу же после уроков они отправились к многоопытному. По дороге Ольгуша разволновалась и села на лавочку в скверике, но Даша ее заторопила, потому что надо было все провести по-быстрому, пока не вернулись родители многоопытного. Ольгуша решительно встала и устремилась вперед, забыв портфель. До портфелей ли тут!
Многоопытный оказался десятиклассником (Ольгуша ожидала увидеть как минимум студента). Девочек он встретил приветливо, напоил чаем и предложил сыграть в подкидного. Ольгуша удивилась: цель их визита была совершенно иной, к тому же она не уважала примитивных карточных игр. Тогда Даша прильнула к уху многоопытного, что-то прошептала, после чего, смеясь, перекрестила многоопытного и удалилась. Многоопытный растерялся и честно выложил Ольгуше все карты: оказалось, что весь его сексуальный опыт заключался в регулярном пользовании самой Даши, но Даша непременно хотела, чтобы он сравнил ее с другими женщинами - для этого она и заманила Ольгушу.
Ольгуша расплакалась от обиды. Многоопытный по-дружески подставил ей свое плечо, чтобы сподручней было плакать, и старательно вытирал своим платком Ольгушины слезы по мере их появления. А потом сообразил, что можно утешить по-другому - и тут-то применил свой скудный опыт, причем довольно удачно: Ольгушу он вполне утешил.
Затем утешитель позвонил коварной Даше и попросил ее "исчезнуть из его жизни и больше не напоминать о своем существовании", а Ольгуша от себя добавила в трубку, что "как подруга, Даша потеряна навеки". После звонка Ольгуша окончательно успокоилась и вспомнила про свой портфель и что в портфеле библиотечные книжки и ценные конспекты. И они с многоопытным отправились его искать. Портфеля не нашли, а Ольгуше на улице стало плохо. Перепуганный многоопытный притащил бледно-зеленую Ольгушу домой, сдал мне на руки и во всем признался.
Я отпустила многоопытного с миром - повинную голову и меч не сечет! - а Ольгушу привела в чувство, выслушала ее дополнения к сбивчивому рассказу многоопытного, напоила крепким чаем и уложила спать, запретив Татке и бабушкам приставать с расспросами. Дождавшись Глеба, я наедине, перед самым сном, изложила ему происшедшее в подробностях. И под гнетом пережитого расплакалась сама, уткнувшись в мужнино плечо.
- Кларуся, я не понял, которую из Ольгушиных потерь ты оплакиваешь: портфель, подругу Дашу или невинность?
- Не-не-невинность... Ведь Ольгуше всего 15 лет...
- Не трагедия! Я сам лишился невинности в этом возрасте. Маму Симу тут же уведомили (соседи нас застукали), но она не плакала.
- Она что - никак не отреагировала?
- Еще как отреагировала! Отхлестала меня по щекам, а потом разыскала мою партнершу (соседи указали) и пригрозила ей: "Еще раз на моего сына посягнешь - вылетишь из школы!" Ну что ты смеешься? Э-э-э, милая, да у тебя истерика: то смех, то слезы... Ну-ну, успокойся, козленочек. Ничего страшного не случилось. Прижмись ко мне и успокойся...
- А что теперь делать?
- Прежде всего, выяснить, обошелся ли Ольгушин сексуальный урок без последствий. В случае наличия таковых - ликвидировать. Далее тебе надо будет помочь утятам разобраться в современных средствах предохранения. Боюсь, что для Татки это тоже скоро станет актуально...
- Ой, Глебушка, а я не очень-то разбираюсь в современных средствах... Мне же самой не приходится предохраняться... Ты же ведь сам...
- Твое неведение в этой области меня радует! Но сейчас тебе придется разобраться досконально и проинструктировать утят, а я добуду для них кое-какую просветительскую литературу... А про то, как у нас с тобой, ты утятам не рассказывай - чтобы они не надеялись на партнеров.
Дав мне начальственные указания и заботливо подоткнув одеяло со всех сторон, Глеб отполз на свой край кровати, однако, заснуть тоже не мог: ворочался, вздыхал, потом тихонько встал и на цыпочках отправился на кухню курить.
***
Я все сделала согласно Глебовым указаниям. Утята внимательно меня слушали и задавали вопросы. Принесенные Глебом брошюры с удовольствием прочитали и обсудили.
Ольгуша отошла от потрясения; последствий, к счастью, не было. Ни Даша, ни многоопытный в нашем доме больше не появлялись.
***
В личной жизни утят наступило некое затишье. Но в самом конце учебного года новый "подарочек" - Татка закурила! Оказалось, что у них в классе половина девочек курит! За курением в школьном туалете Татку засекла гроссмуттер и доложила нам с Глебом. Я растерялась и только выдавила "курить вредно". Глеб тоже напомнил утятам о вреде курения и привел нас в пример:
- Ваша мама никогда не курила! И бабушки тоже!
- А ты, папка, куришь!
- Это потому что вы меня расстраиваете!
Но все это звучало неубедительно. Посему Глеб назначил экстренное совещание при закрытых дверях - то есть в нашей спальне тет-а-тет перед сном. Мы чаще всего так и обсуждали все родительские проблемы-дилеммы - чтобы ни дети, ни бабушки не слышали. По-моему, это оптимальный вариант сохранения нормальной семейной атмосферы. Закрытое совещание я начала вопросом:
- Ну что, Глебушка, будешь успокаивать меня тем, что сам закурил в 13 лет?
- Нет, значительно позже: на практике в животноводческом хозяйстве. Там в коровник, не закурив, войти было невозможно - коровье амбре сбивало с ног!
- Утят надо отвадить от курения именно сейчас - во что бы то ни стало! Ведь втянутся - уже не бросят! Женщины трудно бросают курить! Чаще всего вообще не могут бросить. У нас в институте курящие дамы без конца бросают курить, а толку никакого: пока что ни одна не бросила!
- Да, я знаю, для женщин бросить курить - большая проблема! А если заядлые курильщицы бросают курить, то тут же начинают полнеть.
"Интересно, откуда ты так хорошо знаешь про деликатные дамские проблемы? Я же никогда не курила и не полнела..."
- Знаешь, Кларуся, преподнеси утятам все в таком ключе: курение пагубно для внешности. Они же трясутся над своей внешностью. Припугни их, что они подурнеют! Распиши им, что от курения волосы поредеют, зубы пожелтеют, фигура испортится, еще что-нибудь придумай...
"Прямо по анекдоту: Клара, ты же умная женщина, ну придумай что-нибудь!"
- А еще я натравлю на них Беатрису Николаевну. Она, правда, сама смолит как паровоз, но не при людях, а тайком.
"Ты-то откуда знаешь о тайных пристрастиях Беатрисы? Видимо, ваше общение не ограничивается зубоврачебным креслом..."
- И еще буду им капать, что ты у нас такая красавица с персиковой кожей и роскошной косой, потому что никогда не курила! У тебя кожа до сих пор лучше, чем у молоденьких!
"А тебе, должно быть, есть с кем сравнивать!"
- Бабушки нас поддержат. Думаю, что общими усилиями справимся! Да не волнуйся ты так, козленочек! Прижмись ко мне и успокойся...
***
Глебов ход оказался правильным. Подействовало и мое искусное исполнение Глебова сценария с привлечением физиологических терминов и реальных примеров (страшненькая насквозь прокуренная Рената Олеговна и вечно кашляющая и хрипящая курильщица-директриса), а также многословного надрывного сетования, что особенно пагубно курение для белокожих блондинок, каковыми утята и являются. Кожа станет мерзкой, противной, изморщинится... Лучше умереть!
За курением Татку больше не заставали, более того, слышали, как она яростно переубеждала своих покуривающих подружек.
Ура, еще одну беду преодолели!
***
В июле мы уже смело отправили утят в Глебов ведомственный молодежный лагерь на Черном море - утята проинформированы, проинструктированы, а, главное, повзрослели.
По возвращении утят в Москву Глеб поговорил с сопровождающей воспитательницей и был приятно удивлен: утята в лагере не бузили, шалили в меру и не выходя за рамки, а Ольгуша даже проводила политинформации и сделала доклад о положительных сдвигах в народном хозяйстве во время правления Черненко. Однако! Брошенные муттер семена дали всходы!
А в августе мы разрешили утятам самостоятельно поехать в Поволжье - без родительского и бабушачьего эскорта. Матильда и Айболит тайком телефонировали нам, что утята ведут себя прилично, почти по-взрослому, им даже доверяют пасти малышку Лизу, которую они учат называть себя тетями, дабы выглядеть еще взрослее.
Из Поволжья утята вернулись с выгоревшими добела волосами, облупившимися носами и трогательно привезли нам фрукты и помидоры, перемяв их по дороге так, что мы потом долго отстирывали утячьи одежки, измазанные растительным соком. Какие же мои девчонки бесхозяйственные! Ну да Бог с ним, с хозяйствованием, без этого прожить можно - какое-то время. Мне бы в их бедовых головах навести порядок!
Зато разговоры утята вели взрослые и солидные, затрагивая серьезные темы - о дальнейшем воспитании Лизы, о медицинской деятельности Айболита и тети Матильды (причем перестали именовать ее "толстой"), об экспедиционной практике Анхен (та уехала изучать низшие растения в природных водоемах) и о Гулиной педагогической деятельности (Гуля преподавала немецкий язык в местной школе). Утята даже поговорили о взращивании овощей и фруктов и обсудили с нами возможности эффективного ведения сельского хозяйства в Поволжье. Они что - местных передовиц начитались?
К сожалению, среди взрослых тем не была затронута самая актуальная - предстоящее окончание школы и подготовка в вуз. А меж тем осенью 1984 года Ольгуша шла в последний, выпускной класс.
***
Осень прошла бурно и буйно - в кровопролитных боях с утятами. С боем давалось все: отрывание от зеркала, от раскрашивания мордочек, от телевизора и от телефонной трубки, засаживание за учебники, корректировка жуткого птичьего языка, на котором утята изъяснялись...
Вдобавок утята не пожелали носить новую школьную форму, утверждая, что она синяя, унылая и совершенно не подходит к их белокурой внешности. Мне новая форма нравилась: синие костюмы (юбка, жилет, пиджак) и голубые блузки. Уж куда симпатичнее старой: коричневые платья с черными фартуками. Но уговорить утят было невозможно - они упорно игнорировали свои новые сине-голубые формы и ходили в школу в старых черно-коричневых. Тогда муттер демонстративно пустила утячьи старые формы на тряпки, но те в отместку перешли на пионерскую форму "белый верх, черный низ", благо в ней не возбранялось приходить в школу. Выкрутился папа Глеб: убедил утят, что голубые блузки - это идеально для всех голубоглазых - и сам начал ходить исключительно в голубых рубашках. После папочкиного наглядного примера утята смирились с новой формой.
Эти бои местного значения, конечно, выматывали, но мы, взрослые, воспринимали их как неизбежность, как объективную реальность в пространственном и временном движении. А вот самым скверным было то, что Ольгуша никак не могла определиться, в какой вуз будет поступать, и непонятно, каких репетиторов брать. А время утекало...
Я пребывала в отчаянии и никак не могла уразуметь, что я делаю не так. В институте у меня отлично шла работа с дипломниками и аспирантами (под моим и Лёниным научным руководством подготовлено девять дипломных работ и шесть кандидатских диссертаций), мои лекции по регуляторным механизмам пользовались успехом... А родные дочери не ставили меня ни в грош, ни к чему не прислушивались, и в их головах была даже не каша - помойка!
Папа Глеб чуть не рвал на себе волосы (еще немного - посыплет голову пеплом), беспомощно хлопал ресницами-опахалами, не утратившими с возрастом длину и пышность, и время от времени разражался перефразированным грибоедовским:
- Что за комиссия, создатель, быть взрослых дочерей отцом!
Пришлось пойти на уступки - мы разрешили утятам вне школы одеваться по их усмотрению. Наряжались Ольгуша с Таткой как папуаски с берега Миклухо-Маклая: верх исключительно кислотных тонов, вместо юбок набедренные повязки, на ногах рыболовно-сетчатые колготки или плотно-эластичные гусарские лосины, последний взлет моды. А из брюк предпочитали потертые джинсы в обтяжку. И ко всему этому обвешивались бусами-цепями, украшали свои костлявые ручонки железными браслетами, смахивающими на милицейские наручники, а в ушах носили нечто такое, что сразу вспоминалось, как гуманный антрополог Миклухо-Маклай вырезал для своих новогвинейских друзей дивные жестяные серьги из пустых консервных банок. В довершение всего утята вытребовали-выклянчили купить им уродливые дутые куртки и жуткие туфлищи с шестидюймовыми платформами: "Это же клевые копыта, все такие носят!" В сочетании с узенькими джинсами дутый верх и "клевые копыта" выглядели бесподобно. Муттер фыркнула:
- Воздушные шарики на веревочках, а на ногах колотырки!
Глеб тоже не удержался:
- Вы похожи на двух болотных цапель! Вот уж воистину: большие детки - большие бедки!
Татка рассмеялась, а Ольгуша надулась:
- Неизвестно, где большая беда: в детях или родителях!
Глеб пошел на попятный:
- Просто я имел в виду, что в этих колотырках вы переросли меня, и выразил опасение, что вы сковырнетесь с высоких каблуков и поразбиваете свои умные головы, набитые знаниями! Это и будет большой бедой!
От незамысловатых папочкиных острот Татка захохотала, развернув во всю ширь свою ярко накрашенную губошлепость (утята отстояли свое право пользоваться губной помадой), а Ольгуша скуксилась:
- Ты, папка, намекаешь, что мы с сестрой глупые и некрасивые? Если даже собственные родители считают нас глупыми и некрасивыми, то лучше умереть!
- Наш старший утенок - это какой-то меланхоличный плаксивый Пьеро! Или даже рыцарь печального образа! - осторожно начал Глеб, приобняв утенка за плечи. Ну точно: в колотырках утенок выше отца!
- А мне наши дщери больше напоминают мульт-героев моего детства: Шустрика и Мямлика... Татка Шустрик, Ольгуша Мямлик. Ты, Глебушка, помнишь Шустрика и Мямлика?
- А как же! Два юных строителя коммунизма, которые попадали во всевозможные переделки! Помнится, про них анекдоты ходили...
- Глебушка, не надо анекдотов, пожалуйста! Лучше расскажи, как ты выбрал правильную и нужную профессию и нашел свое место в сфере охраны окружающей среды и природных ресурсов. Ольгуша послушает и сконцентрирует свои мысли на выборе профессии...
- Пока что эти мысли у нее расползаются как тараканы - в разные стороны...
Ольгуша распустила свою губошлепость чуть ли не до шеи, зарыдала и, скинув неудобные колотырки, скрылась в детской, оглушительно хлопнув дверью.
- Предки, не давите! Что вы Ольке все время нервы на кулак наматываете? - заступилась за сестру Татка и с гордостью известила: - А я уже выбрала профессию! Я буду косметичкой в салоне!
- О-о-о-о-о! - взвыл Глеб. - Тогда уж посудомойкой в столовке или полотером в нашем учреждении. Я как замдиректора составлю тебе протекцию!
Но Татка ни чуточки не обиделась и принялась расписывать все прелести выбранного ремесла:
- Я буду делать женщинам красиво и приятно. Понимаете, в первую очередь, женщина должна быть красивой и уверенной в своей внешности, и тогда все будет нормалек: потрясные успехи в работе и офигенное счастье в личной жизни.
Для разрядки накаленной обстановки я применила свой обычный прием - перевела разговор на другую тему:
- Таточка! Пожалуйста, форсите на этих высоченных каблучищах, которые клевые копыта, только в помещении, а на улицу лучше в кроссовках...
***
С выбором вуза Ольгуша все тянула. Училась она неплохо и ровно по всем предметам, аттестат будет хороший, но, черт побери, куда она собирается поступать? Да еще отвлекают эти бесконечные звонки - то мальчики звонят, то девочки, то вообще кто-то молчит в трубку. Хотя молчаливые звонки могут предназначаться Глебу: ведь, когда он берет трубку, никто не молчит...
Впрочем, звонки вскоре поумерились - и вовсе не благодаря скандалам, которые несколько раз затевала муттер. Договорились по-мирному, за воскресным обедом. Но подтолкнула к мирным переговорам жалоба гроссмуттер.
- Утята! - воззвал папа Глеб. - Давайте-ка сократим ваше телефонное пользование. Вы целиком завладели телефоном, как большевики в 1917 году!
Муттер нахмурилась, а Татка расхохоталась:
- Ништяк! Главное: взять почту, телеграф и телефон!
- Так что у нас, губошлепые захватчики, получается: по телефону беспрестанно крякают утята, а хозяину пруда нет никакой возможности прозвониться домой! Вчера бабуля ждала моего звонка с работы и не дождалась, потому что линия была занята вашим кряканьем! Бабуля пыталась отвоевать у вас телефон, но вы ей не дали!
- И еще они пихались и включали музыку мне под ухо, - доябедничала гроссмуттер.
- А также Ольга и Татьяна грубят по телефону Алле Даниловне, - выпустила дальнобойный снаряд муттер.
Глебова секретарша Даниловна никогда не жаловалась и была в состоянии защититься сама, но грех не воспользоваться дальнобойным снарядом, и я подключилась к взрослому хору:
- Девочки! Как вы могли?! Вы же очень подводите своего отца! Вы отлично знаете, какая у него ответственная работа, и что Алла Даниловна звонит домой только в случае экстренной необходимости!
- Пап, ну ты бы сказал, и мы бы сразу... - затянула Ольгуша.
- А как я вам скажу, если не дозвониться?
- Пап, скажи, в какое время не занимать телефон?
- В разное! Говорить надо коротко! Ведь мама и бабушки не висят на телефоне часами!
Щечки утят сделались пунцовыми - краснеют так же легко, как отец. И Глеб понял, что надо вводить облегченную концовку, иначе миролюбивый разговор выльется в очередную нервную разборку:
- В общем, утята, поимейте сострадание к несчастному хозяину пруда - поумерьте свой телефонный пыл! А на зимние каникулы поедете с мамой в Вильнюс!
- Ура!!!
Политика кнута и пряника! Непедагогично - зато действенно!
1985 год
Посленовогодняя неделя в Вильнюсе с заездом в Каунас была короткой передышкой, краткосрочным отдыхом от бранных дел, рождественским перемирием.
По возвращении в Москву военные действия возобновились, девичье буйство росло и крепло, нервы у всех натянулись, как скрипичные струны, силы были на пределе, а вопрос выбора вуза для Ольгуши встал даже не ребром, а лезвием. Куда, куда направит свои стопы 39-го размера моя старшая дщерь? Ольгуша что-то мямлила, говорила, что еще не решила, что пока не знает, что Катя (теперешняя закадычная подружка) тоже не знает, но только не в иняз (туда утят отчаянно агитировала баба Сима вкупе с Татьяной Эммануиловной) и не на биофак (вот это мне грустно)... Я, наверное, никудышная мать, раз не в состоянии помочь дочери с выбором, определить, направить, настроить...
Позорно расписавшись в своем бессилии, я выписала скорую педагогическую помощь - Олю Белову. Оказалось, что в вызове скорой помощи меня опередила муттер. Ничего себе! Даже наш Железный Феликс дрогнул! Муттер наступила на горло собственной песне (она гнула Ольгушу в сторону истфака МГУ, но потерпела фиаско) и снизошла до сепаратных переговоров с Олей Беловой. Железный Феликс пошел на компромисс и согласился на выбор любой осмысленной профессии для старшей внучки. Муттер описала Оле плачевную ситуацию с Ольгушей и наш семейный "период разброда и шатаний" - и попросила радикально вмешаться. Примерно так правительства демократических стран, отчаявшись навести порядок в своей стране, выписывали из СССР дружественные танки или миротворческий десант.
Педагогический десант прибыл по-хитрому: якобы со светским визитом. Оля Белова перекинулась парой фраз со мной, потужила о пошатнувшемся здоровье бабушки Эльфриды, поспрошала утят о том, о сем, одобрила Таткины намерения по созданию красивого человеческого облика, но при этом хитро склоняла ее к обучению в мединституте - на врача дерматолога-косметолога. Татка заинтересовалась. Потом Оля начала - осторожненько и издалека - выспрашивать Ольгушу. Видя, что при нас Ольгуша не очень-то "колется", Оля уединилась с ней в детской. О чем говорили - мне неведомо.
На следующий день я позвонила Оле из лаборатории, поинтересовалась, но та не пожелала рассказывать, только успокоила:
- Не волнуйся, Кларунчик! Вы с Глебом сейчас не приставайте к Ольгуше. Я, кажется, нащупала!
Чего нащупала-то?!
Затем Оля Белова несколько раз куда-то вытаскивала Ольгушу, причем без Татки. Опять же все было засекречено.
А через неделю Ольгуша восторженно-радостно выдала нам, что будет поступать на фармфак Первого Мединститута, потому что провизор - это очень интересно и нужно, это замечательная и благородная профессия, провизорами были ее прадед Генрих и дед Арнольд, и кто-то должен воскресить семейные традиции. И Ольгуша взахлеб рассказала, что встречалась с дядей Петей (брат Оли Беловой), и он свозил ее на завод, где делают лекарства, и показал лабораторию, и он сам сейчас разрабатывает новые лекарства, и все так интересно, так интересно...
Да здравствуют добрая фея-крестная Оля Белова и ее брат Петя! О провизорстве мы в свое время говорили с утятами (обсуждали аптечное дело в числе прочих профессий), но никакого энтузиазма утятами проявлено не было, наоборот, прозвучало двухголосое: "Аптека и аптекари - это тоска!" А теперь - нате вам! - оказывается, нет специальности лучше провизора! Только бы не вспугнуть! Только бы Ольгуша не передумала!
Мои волнения оказались напрасными: то, что удается засеять в молодые головы профессиональному сеятелю Ольге Викторовне Беловой - уже не выкорчуешь. Моя старшая дщерь сама испросила репетиторов по всем нужным предметам и не отрывалась от книжек. Я уже боялась не за то, что Ольгуша мало занимается - а за то, что она может свихнуться от перегрузки. Ольгуша сидела за учебниками до поздней ночи, как я когда-то в незапамятные времена. А ведь здоровьем утята, увы, слабее меня, особенно Ольгуша. Теперь мне стоило больших трудов оттаскивать Ольгушу от письменного стола, чтобы заставить поесть или вывести на вечернюю прогулку перед сном; иногда эту миссию брала на себя Татка. Бабушка Эльфрида, не меняющаяся десятилетиями, готовила блюда, "особо питательные для мозгов и ума", и, вздевая к небу пухленькие ручки, умоляла малоежку Ольгушу скушать "хоть полтарелочки, еще две ложечки, за папу и за маму".
Ольгуша вывесила на двери детской нарисованный дядей Петей плакат "Per aspera ad astra!" (чрез тернии к звездам) и попросила не отвлекать ее без нужды. На Таткины приглашения "постоять на ушах" Ольгуша отвечала неизменным отказом, в кино ни-ни, в театр ни ногой, к телевизору не подходила, к зеркалу только причесаться. Магнитофон включался тихо-тихо или вообще безмолвствовал, а понятливая Татка пользовалась плейером с наушниками. Телефонные разговоры были сокращены до минимума и сведены исключительно к деловым, причем у обоих утят. Сбылась заветная мечта папы Глеба и бабы Ирмы: "Телефон - только для дела!"
В общем, процесс подготовки в вуз пошел, причем стремительно.
***
Выпускные экзамены прошли на удивление безболезненно и безоблачно. Получение Ольгушиного школьного аттестата совпало с получением моего профессорского диплома, поэтому дома мы отмечали оба события одновременно. Еще одна семейная традиция - умопомрачительный туалет для выпускного вечера Ольгуше пошили в ателье тети Нины, мамы Оли Беловой. Выпускной вечер в школе прошел так же незабываемо, как и мой когда-то, но - э-э-эх... - без золотой медали. Хорошо хоть без троек и с минимумом четверок.
А вот вступительные экзамены чуть было не пошли под откос. В день подачи документов на фармфак Ольгуша познакомилась со студентом Аликом, призванным после третьего курса помогать приемной комиссии. Шальной любви с первого взгляда и безумного страстного чувства не возникло, но Алик заявил Ольгуше, что репетиторы ей больше ни к чему - он сам знает, что и как спрашивают на экзаменах, и сам поможет ей подготовиться. Легковерная Ольгуша согласилась, а я узнала о развитии сюжета от отвергнутых репетиторов (доценты Первого Мединститута, между прочим). Пришлось униженно уговаривать всех: Ольгушу, Алика (Ольгуша слушала только его) и доцентов-репетиторов. Занятия были восстановлены, и экзамены успешно сданы. К счастью, ни папа Глеб, ни баба Ирма ни о чем не узнали - а то бы стерли Алика в порошок.
Сердиться на Алика я не могла - ну как можно сердиться на это простодушное существо, соответствующее определению О'Генри: "парень был свеж как молодой редис и незатейлив как грабли"?
Ольгушино зачисление в мединститут решили отметить в узком домашнем кругу. По этому поводу даже Татка вернулась из Поволжья, куда мы ее отправили, чтобы не мешала Ольгуше. Разумеется, был приглашен и Алик, облачившийся по случаю столь ответственного праздника в костюм и галстук, невзирая на летнюю жару. Жаль, что не было в Москве доброй феи-крестной и ее подручного дяди Пети - вот кому бы разделить Ольгушин триумф!
В ожидании Глеба, как всегда задерживающегося, Алик добросовестно парился в костюме: ведь он должен был в первый раз предстать перед Ольгушиным отцом. Глебу про Алика уже рассказывали, но лично они не виделись - таинство еще только предстояло. Мы выпили сухонького, откушали, Алик поинтересовался, буду ли я читать лекции в Первом Меде, я в свою очередь поинтересовалась их спецкурсами по моей специальности. Муттер и гроссмуттер наперебой рассказывали, что профессия провизора в нашей семье потомственная, Татка что-то вставляла про новейшие косметические средства...
Вдруг Ольгушка вскочила как ошпаренная и поволокла меня прочь от праздничного стола - в самый дальний угол квартиры, чтоб не услышали:
- Мам! Сейчас папка придет и заведет при Алике свое: "Привет, утята! Как ваши утячьи дела?" А мы больше не утята! Не смейте называть нас утятами!!!
- Конечно, вы уже не утята - вы превратились в прекрасных лебедей!
- И лебедями не надо! Никакими животными не называйте! И Татку тоже!
- За себя я ручаюсь - я же ни разу не назвала тебя при Алике утенком!
- А папка ляпнет! Непременно ляпнет! При Алике!
- Не волнуйся: папу я задержу на подходе и предупрежу!
- Мамочка! Но ты обязательно задержи его! Для меня это очень важно! Если папка назовет меня при Алике по-утиному, то лучше умереть!
Мы вернулись за праздничный стол, и я стала прислушиваться к каждому шороху. Думаю, что Алик нормально воспринял бы утиные обращения, но для Ольгуши это было так важно... Лучше умереть, чем быть названной по-утиному при Алике.
Наконец щелкнул отмыкаемый замок, и раздалось веселое Глебово: "А вот и я!"
Я ринулась в прихожую, коршуном набросилась на Глеба и зажала ему рот ладонью. Как на грех, в прихожую устремился сам Алик, спеша засвидетельствовать почтение отцу семейства - послышались его и Ольгушин голоса и приближающиеся шаги. Ну все! Сейчас Глеб отпустит свое дежурное утиное приветствие, Ольгуша изойдет слезами, а то и вовсе вспылит и убежит!
Но я быстро сориентировалась. Самая ближайшая дверь из прихожей вела в чулан: в нашей квартире имелась маленькая темная комнатка, приспособленная для хранения верхней одежды и малонужных вещей. В этот чулан я и затолкала не успевшего опомниться Глеба, не отпуская ладони от его рта - причем успела это сделать до Аликова появления в прихожей. Плотно прикрыла дверь, притиснула Глеба к висящим шубам и только после этого отняла ладонь:
- Глебушка! Тихо! Очень прошу тебя - и прямо сейчас...
- Прямо здесь? Я готов! Вот уж не думал, что ты способна на такие порывы!
- Да нет же! Мне только поговорить!
- Жаль, что только поговорить! Но почему в чулане?
- Чтобы Алик не услышал! Пожалуйста, больше не называй дщерей "утятами"! Они уже не утята! Называй их впредь только по именам!
- Хорошо! Тогда утенком будешь ты, Кларуся... Желторотый утеночек, не справляющийся с собственными детьми...
- Согласна! Но не в присутствии Алика! При Алике - все только официально! Это очень важно, иначе лучше умереть! И давай выйдем отсюда!
- Да уж! А то Алик удивится: почему Ольгуша и Татка хранят родителей в чулане?
Когда мы вышли из чулана, Алик стоял наизготовку, мокрый от жары и напряжения. Завидев Глеба, тут же выпалил:
- Здравствуйте! Я Альберт Яковлев, студент четвертого курса фармацевтического факультета!
- Глеб Викторович Лукьянов. Заместитель директора. Занимаюсь защитой окружающей среды. Папа Ольги и Татьяны. Муж профессора Гельцер.
Бывшие утята довольно просияли.
Клара Гельцер
глава из романа О. Зайкиной "Житейские кружева"
Вы можете
приобрести 6-ти томный роман Ольги Зайкиной "Житейские кружева" по
отдельным книгам
здесь
>>
Или полный комплект из 6 томов
со скидкой и автографом автора
здесь
>> |
|
ССЫЛКИ
ПО ТЕМЕ: |
 Что
вплетено в "житейские кружева"
Тайные
признания Ольги Зайкиной
|
|
|
|
|
|
